«Он был похож на две электростанции сразу»
Электротеатр «Станиславский» простился со своим создателем Борисом Юханановым
Режиссер Борис Юхананов ставил ни на что не похожие экспериментальные постановки, и модернизированный им Театр имени Станиславского целое десятилетие был площадкой для их воплощения. В его зале актеры и зрители смешивались, менялись местами — и именно так режиссера проводили в последний путь. Корреспондент “Ъ” Полина Ячменникова пришла на прощание в Электротеатр — и затерялась среди людей в черном, всхлипов, смеха, света софитов и отрывков театральных реплик.
Фото: Коммерсантъ / Игорь Иванко / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Игорь Иванко / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Игорь Иванко / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Игорь Иванко / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Игорь Иванко / купить фото
Электротеатр «Станиславский» открывается в 11 утра. С этого момента любой человек может зайти, чтобы выпить кофе, приобрести книгу, послушать лекцию, увидеть репетицию или даже поучаствовать в постановке. В четверг, 7 августа, двери театра открылись на час раньше: здесь прощались с художественным руководителем и, по сути, основателем кардинально обновленного «Станиславского» Борисом Юханановым.
Режиссер, театральный педагог, основатель движения новой процессуальности, философско-эстетической теории и методологии в области искусства Борис Юхананов родился в 1957 году в Москве. В 1986 году он окончил ГИТИС по специальности «режиссер драмы» в мастерской Анатолия Эфроса и Анатолия Васильева. Тогда же создал первую в СССР независимую театральную группу «Театр-Театр». В 2013 году стал художественным руководителем Московского драмтеатра имени Станиславского, полностью модернизировал его и переименовал в Электротеатр «Станиславский». Режиссер скончался 5 августа 2025 года в возрасте 67 лет после продолжительных проблем с сердцем.
За полчаса до начала траурной церемонии у дверей толпились актеры и зрители. На узкой пешеходной полоске Тверской выстроились люди в подчеркнуто черных нарядах — в шляпах, с сумками необычной формы, на каблуках и с мундштуками. Разноцветными здесь были только букеты и некоторые прически, а еще обращали на себя внимание красные от постоянного вытирания носы. За исключением тихих всхлипываний, никаких звуков не было слышно — в очереди все чинно молчали.
Наконец распорядители запустили людей в здание Электротеатра. В темном фойе их встретила огромная композиция: посреди десятков ваз с белыми — и только белыми! — цветами стоял портрет Бориса Юхананова. Вокруг роз, гвоздик, лилий и эустом горели такие же ослепительно-белые свечи. «Инсталляция сияет!» — вздохнула одна из дам в черном. В полной тишине люди прошли в зал — и сразу оказались на сцене. В абсолютной темноте вспыхнули слепящие софиты.
Обычно на прощаниях — особенно если они проходят в театре — гроб возвышается над людьми, приковывая к себе все взгляды. Но в Электротеатре именно гроба и не было видно.
То есть формально он так же стоял в центре сцены в окружении венков — но все смотрели на огромный экран, где в лучших традициях «Станиславского» возвышался «электрический» Борис Юхананов — веселый и грустный, искренний и играющий, размахивающий руками, ногами и микрофоном — одним словом, живой. Из невидимых в темноте динамиков звучали отрывки его спектаклей. И когда зал Электротеатра заполнился — а заполнился он целиком, пришедшим не хватало сидячих мест, и они вставали в проходе и у черных стен, сливаясь с ними в своих черных нарядах, началось представление. То тут, то там раздавались сдавленные всхлипы, бессвязные восклицания, громкий смех, шепот и шорохи — очень четко, будто по плану. С каждой минутой у корреспондента “Ъ” крепло убеждение, что всем, кроме нее, заранее раздали сценарий и люди, сидящие вокруг, выучили очередность всех вздохов. Только один человек выбивался из этого сценария: посреди зала в проходе прямо на полу сидела девушка с двумя подсолнухами, резавшими глаза своей желтизной в этом черно-белом мире.
А потом на сцене появился хор — как будто из сгустков темноты выступили люди в черных одеяниях. Они исполнили Литургию святого Иоанна Златоуста авторства Чайковского.
Прошло не меньше получаса, прежде чем к микрофону вышел ведущий. Только тогда траурная церемония стала хоть немного похожа на себя.
«В России и за рубежом его вспоминают сейчас с теплотой, признательностью и осознанием его уникальности и особой внутренней свободы, позволявшей ломать стереотипы,— говорил безликий ведущий.— Много писем, телеграмм — я зачитаю правительственные». И зачитал — от спецпредставителя президента по международному культурному сотрудничеству Михаила Швыдкого и председателя Союза театральных деятелей Владимира Машкова. В зале их послания встретили без особого пиетета — раздавались смешки и ленивые похлопывания вместо полноценных аплодисментов. Ситуацию исправило письмо от учителя Бориса Юхананова — режиссера Анатолия Васильева. «Он собрал вещички в дальнюю дорогу и вышел незаметно»,— прочитал ведущий. В зал тут же вернулись и всхлипывания, и полноценные рыдания. «Все, кому есть что сказать — Борису Юрьевичу, друг другу, выходите к микрофону,— попросил наконец ведущий.— Только без официальных представлений — по-дружески, по-семейному».
«Я шел на его спектакли как в пространство познания,— рассказал ректор ГИТИСа Григорий Заславский.— Это была территория, где он и сам что-то узнавал, и другим открывал миры, и мне открывал». В своей речи господин Заславский размышлял о судьбах современного театра и о «счастливой благодаря Боре» судьбе конкретного Театра Станиславского. «Конец как-то недопридуман,— пожаловался ректор.— В театре так бывает: тут все мгновенно рассасывается и растворяется — и остается только в нашей памяти. Как и Боря».
На этом официальная часть закончилась — и продолжилось представление.
К микрофону выходили люди и произносили исключительно обрывистые фразы, как в абсурдистской пьесе. «Дядь Борь, ну как же так?» — недовольно повторял высокий мужчина, наворачивая круги у гроба. «Простите-е, он был, бы-ы-ыл…— прятал лицо в ладони режиссер Владимир Клименко (на фото).— Бы-ы-ы-ыл И-и-и-ка-а-ар-о-ом!» «Ты научил нас любить все звуки на свете»,— заявила молодая пара «от лица всех музыкантов». «Никакой смерти не существует»,— вздохнула девушка, посидев несколько минут у гроба на корточках. «От лица всей московской андерграундной сцены я посвящаю Б. Ю. в рокеры,— торжественно произнесла та самая девушка с двумя подсолнухами.— Дальше только звук». И ушла, громко вбивая каблуки в дерево сцены — как гвозди в крышку гроба.
«Есть люди, с которыми проводишь большую часть жизни вместе. Тяжело»,— очень тихо произнес художник-постановщик Юрий Хариков. «Боря подарил мне театр,— кивнул балетмейстер Андрей Кузнецов-Вечеслов.— Мы были родителями и акушерами спектаклей одновременно. Мы были трехголовым драконом. А двухголовых не бывает, поэтому Боря не умер».
Темпоритм прощания вдруг нарушил директор «Первого канала» Константин Эрнст. Подойдя к микрофону, он громко, четко, уверенно и на общем фоне немного неуместно извинился перед Борисом Юханановым за то, что «тогда не выпустил твой четырех-с-половиной-часовой фильм о футболе. Прости, что для телевидения это слишком долго». Назвав себя «предателем» за то, что выбрал телевидение, а не театр, господин Эрнст заключил:
«Боря был похож на две электростанции сразу — своей энергией мог осветить всю Москву точно. Он был сразу всем. Абсолютно возрожденческий человек».
Все сказанное после слилось в одну общую несвязную речь: «Разогнать дикую кривую…», «В куче техник…», «Вы мой отец — я девочка-ветер!», «Мы даем друг другу прикуривать свечки» и даже «мумие любви». Группа людей с букетами высоких подсолнухов заявила, что зачитает «слова от учеников», и двое мужчин по очереди произносили обрывки стихотворений и фраз — ровно 34 реплики. Люди вставали с мест, кружились, плакали и обнимались. Наконец невозмутимый ведущий объявил, что церемония подходит к концу. И сцена за секунду заполнилась букетами — необычными, явно продуманными, состоящими из разных цветов и в красивом декоре. Цветы возлагали почти час — и уходили со сцены сразу на улицу. А там резко превращались в обычных людей — просто толпились у дверей, переговариваясь. «Что будет с театром дальше — без него?» — спрашивали все у всех. И все в ответ пожимали плечами.
Люди стояли на бордюрах и клумбах, перекрыв тротуар. Им никто не мешал: возле театра не было ни одного обязательного в таких случаях наряда полиции — и одно это напоминало, что присутствие полиции далеко не везде обязательно. Прохожим приходилось выходить на проезжую часть, чтобы обойти толпу. «Надо же, какая очередь в театр! Какое стремление к культуре!» — восхитилась проходящая мимо женщина.
Гроб вынесли из театра — и раздались аплодисменты. Кто-то крикнул «браво!», но его не поддержали — из толпы выкрикивали простое: «Спасибо, Боря». В один момент, как по команде, овации вдруг стихли. «Все!» — прозвучал над Тверской громкий голос. И все разошлись — как зрители после спектакля.