«Наше творчество во многом маргинально — и именно в этом его сила»

28 июля в России официально отмечается День Крещения Руси. Памятная дата, связанная с именем князя Владимира Святославича, была официально установлена в 2010 году. В этот праздник «Ъ-СПб» побеседовал с петербургской художницей Никой Клёцки, создающей стрит-арт на религиозные темы,— о взаимодействии церкви и современного искусства, православии как источнике культуры и любви, поколенческом разрыве и взрослении на System Of a Down.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— Интересно, что «православие» на английском — это orthodoxy. Семантически, ортодоксальность — это некая принципиальная строгость. Как считаешь, это соответствует истинному смыслу?

— Ортодоксальность — это, скорее, верность изначальному смыслу, традиции, нежелание идти на компромиссы в вопросах догмы. Это не обязательно строгость как суровость — это, скорее, принципиальность и последовательность. Я думаю, что православие — о внутреннем делании, о тихой печали, о молитве «за упокой», но в смысле покоя души, а не смерти как таковой.

— Ты как-то сказала, что Русская православная церковь сегодня перерождается. Нынешняя РПЦ, как я понял, сейчас более открыта к совриску и стрит-арту? Пришло новое поколение батюшек?

— Да, я действительно вижу признаки того, что в Русской православной церкви появляется новое поколение священников — более открытых, интересующихся искусством и культурой вне церковных стен.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

В церкви сейчас есть диалог с современным искусством, пусть пока осторожный.

Это процесс долгий и неоднозначный: где-то встречают в штыки любой эксперимент, где-то — поддерживают. Думаю, здесь многое зависит от конкретных людей.

— Как я понимаю, музыка занимает очень важную часть в твоей жизни?

— Мой отец окончил консерваторию с красным дипломом и всю жизнь был очень сильным музыкантом. Поэтому с самого детства в нашем доме не звучала простая популярная музыка. У нас стояло фортепиано, на котором папа часто играл, а еще он ставил какие-то необычные, экспериментальные треки. Благодаря этому мой музыкальный вкус всегда был довольно сложным и своеобразным. Конечно, популярная музыка все равно была где-то рядом: я слышала ее в такси, на фестивалях, вечеринках. Но мое сердце всегда тянулось к сложной музыке — особенно к инструментальной, где можно почувствовать глубину и многослойность звучания.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— Из наших современников кого ты выделишь?

— Мне невероятно повезло познакомиться с композитором и музыкантом Ксенией Бурой, чьей музыкой я оформляю видео Ольги Перегудовой, видеооператора,— она часто сопровождает меня на «забросах» (заброшенных зданиях.— «Ъ-СПб»). Мне особенно повезло дружить с Ксенией, потому что я могу напрямую задавать ей вопросы и узнавать, как она создает свою музыку. Это дает мне уникальную возможность глубже понять ее творческий процесс.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Я также люблю искать музыку, созданную математиками и физиками. Такая музыка почти не напоминает классический композиционный подход: это часто совершенно новые формы, которые меня очень вдохновляют. Я всегда стремилась найти и открыть для себя что-то подобное.

В общем, я слушаю такой забористый электрон. Кстати, на «забросах» невозможно слушать музыку, потому что ты должен постоянно понимать, есть ли кто-то еще и есть ли какая-то опасность вокруг. А еще вот если слушать dark-ambient какой-нибудь (иногда его включаю на телефоне, пока рисую без наушников), то так стремно становится. Угнетает нормально. Поэтому если и включать, то что-нибудь миленькое.

— Какой первый альбом ты в детстве купила, скажем так, осознанно?

— System Of a Down (смеется).

— Toxicity?

— Да. Были и The Prodigy, конечно, и Nirvana. Все это классика нашего детства. У меня был кассетный плеер, один наушник всегда вырубался и музыка прерывалась, но я все равно продолжала слушать. Даже если мне нравился на кассете всего один трек или даже всего один момент в каком-нибудь треке, то я все равно слушала весь альбом.

— Кажется, у всех нас в те годы был один и тот же кассетный плеер со сломанным наушником.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— Совершенно точно (смеется). Помню, на рынке эти склады кассет — и ты не можешь ничего понять по обложке. Помнишь магазин «Титаник»? Вот в нем. Потом я покупала компакт-диски. И это было ужасно, потому что в самом магазине их не давали слушать и можно было, опять же, только по обложке выбрать. Так я и купила тогда впервые альбом Mos Def (американский рэпер, также известный как Yasiin Bey.— «Ъ-СПб»). Мне эстетически нереально понравилась обложка (речь про альбом The New Danger 2004 года). Я не знала, что там внутри, но она просто разбила мое сердце. Ну и треки мне нравились, но это все равно был компромисс, конечно.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— У нынешних подростков таких проблем нет.

— Нас растили бабушки в нашем поколении, поэтому разрыв был колоссальный. Все слушали Михаила Круга, а мы в плеере — System Of a Down. И в этом был большой протест. А с современными детьми мы постоянно рядом. И поэтому разрыв не такой большой во вкусах. Мне кажется, они вырастут очень креативные в плане идей, потому что я вижу, как сильно отличается их подход и в целом восприятие мира. Совершенно иначе мыслят.

— Знаю, что ты любишь Хаски.

— Он мне очень давно нравится. Большим удивлением и радостью для меня стало узнать, что я участвую в одном проекте с ним: я рисую для фильма Ромы Михайлова (Роман Михайлов — режиссер, драматург, писатель и математик. В частности, он снял фильмы «Сказка для старых» и «Жар-птица».— «Ъ-СПб»), а Хаски играет там одну из ролей. Мы буквально были на одной площадке, но, к сожалению, не пересеклись в тот день. Для меня это все равно огромная радость — быть частью одного проекта, созданного Романом Михайловым. Речь идет о его новом фильме «Путешествие на солнце. Туда и обратно» (независимый телесериал, снятый в 2025 году.— «Ъ-СПб»).

Творчество Хаски мне особенно близко благодаря его экспериментальному подходу.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Недавно мы были на VK Fest, и мне очень понравилось, как он подошел к своему выступлению: вышел на сцену в необычных костюмах, которые полностью скрывали человеческий облик и создавали ощущение чего-то фантасмагорического, словно Франкенштейн. В своем творчестве я тоже стараюсь экспериментировать, делать неординарные вещи, не останавливаться на достигнутом и пробовать новое — будь то техника, цвет или подход. Мне важно постоянно искать новые формы самовыражения.

— А сам Роман Михайлов как тебе?

— Прежде чем познакомиться с творчеством Романа Михайлова, сначала я узнала Юлию Витязеву (предпринимательница и продюсер всех фильмов Романа Михайлова, также сотрудничает с режиссерами Олегом Тепцовым и Клавдией Коршуновой.— «Ъ-СПб»). Она стала моим хорошим другом и присутствовала почти на всех последних открытиях моих выставок в Петербурге, за что я ей очень признательна. Мне кажется, наше творчество во многом маргинально — и именно в этом его сила. Оно поднимает сложные вопросы, которые становятся видимыми только по ту сторону комфорта.

Я знаю, как непросто говорить о том, что мы видим: никто не дает готовых формул или ответов, как правильно говорить о печали и боли.

Именно поэтому фильмы Романа Михайлова кажутся мне такими глубокими. Он умеет говорить о том, что очень трудно проживать и еще труднее выразить словами. Даже если представить человека, который пережил подобные события, ему было бы сложно описать свои эмоции. А Роман не только создает ощущение рассказчика, но и наделяет своих персонажей очень сильными историями.

— Где, помимо забросов и творческих пространств, тебя можно встретить?

— Я живу в центре Петербурга и особенно ценю эстетически красивые и спокойные пространства с ненавязчивым дизайном, где чувствуется скандинавский стиль и можно поработать с ноутбуком. Часто меня можно встретить на Невском проспекте или на площади Восстания — я люблю эти районы города. Кстати, ко мне всегда можно подойти и заговорить — не стоит стесняться. Часто мне пишут: «Я вас видел, но постеснялся подойти». А я в такие моменты думаю, что стесняться стоит как раз мне, потому что я выкладываю что-то в интернет, но редко получаю обратную связь и не всегда понимаю, в правильном ли направлении двигаюсь. Только живая реакция зрителя дает ощущение, что все это не уходит в пустоту.

— Моя коллега недавно делала интервью с епископом лютеранской церкви Иваном Лаптевым и пастором Анненкирхе Евгением Раскатовым. Они подтверждают: однозначно чувствуется тренд на духовность, и в немалой степени среди двадцатилетних, а вот миллениалы, мол, в их годы больше йогой занимались.

— Я тоже замечаю этот тренд: у двадцатилетних сегодня есть искренний интерес к религии как к опыту — не к институту, а именно к личному переживанию. Миллениалы действительно больше занимались йогой, медитациями — искали универсальные практики вне институциональных рамок. А у зумеров есть запрос на идентичность: они ищут корни, хотят понять свою принадлежность к чему-то большему. Возможно, это реакция на глобализацию и потерю устойчивых смыслов.

— Тут еще любопытно, что мы с тобой — те самые миллениалы — выросли совершенно в антиклерикальной среде, где выступать против РПЦ было неким «хорошим тоном». Как думаешь, этот тренд вернется?

— Мы выросли в среде просто тотального антиклерикализма, это правда. Тогда казалось: быть против церкви значит быть свободным человеком. Сейчас многие понимают: слепое отрицание — такая же ловушка, как слепое следование догме. Я не думаю, что антиклерикальный тренд исчезнет совсем — он будет возвращаться волнами. Но мне кажется важным научиться видеть в православии источник культуры, смысла и личного опыта.

— Ты говорила, что сегодня русский человек получил возможность обратиться к самому себе, в том числе посредством православной культуры. А что раньше лично тебе мешало сделать это?

— Раньше мой голос звучал тише. Я, как и многие, чувствовала пустоту внешних свобод и обратилась к поиску смыслов внутри себя — а для русского человека путь к себе почти всегда лежит через традицию, через церковь. Я не могу до конца объяснить этот мир: его происхождение, причины многих событий, которые происходят вокруг меня.

Какие бы ответы я ни находила, всегда остается нечто выходящее за пределы моего понимания и возможностей. Думаю, так чувствуют многие.

В этой неопределенности у каждого возникает выбор, к чему обратиться в поисках смысла и объяснения. Кто-то идет к Богу через церковь, кто-то — в сторону мистики, оккультизма и различных эзотерических практик. К сожалению, это стало настоящей проблемой нашего времени. Но замечаю, что многие, обжегшись на подобных поисках, в итоге все равно возвращаются в церковь — чтобы очиститься и найти подлинную опору.

Беседовал Андрей Кучеров