«Церковь — институция практически престарелых, а у нас молодые прихожане»

Летом 2025 года Евангелическо-лютеранская церковь Ингрии на территории России объявила о планах восстановить старейшую кирху в Ленинградской области. Белая кирха 1632 года постройки находится в деревне Молосковицы Волосовского района. Местные лютеране совместно с фондом сохранения исторического наследия «Внимание» собрали примерно половину средств, необходимых для создания проекта консервации руинированного храма. Корреспондент «Ъ-СПб» Полина Пучкова поговорила с епископом ЕЛЦИ Иваном Лаптевым и пастором церкви Святой Анны Евгением Раскатовым о планах на восстановление старейшей региональной кирхи и Анненкирхе, об уходе от названия «Церковь Ингрии», тренде на христианство и эпатажном образе их церкви.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

“Ъ”: У вас начался краудфандинг проекта Белой кирхи. Как вам пришла идея заняться реставрацией старейшей кирхи Ленобласти?

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Иван Лаптев: Первые мысли о восстановлении Белой кирхи появились еще более 30 лет назад, когда только начиналось возрождение лютеранской церкви в России. Все церкви были в руинах, поэтому надо было выбрать, с чего начинать. Начали с церкви в Губаницах. В 1988 году на руинах там провели первое богослужение — в декабре, на морозе, без крыши, без всего. Постепенно восстановили общину, и начался процесс возрождения церкви Ингрии. 15 мая 1989 года произошло торжественное богослужение, где была подписана декларация о том, что церковь никогда не закрывалась официально, она продолжает свое служение. И с этого все началось.

В первую очередь было решено восстанавливать церкви в более густонаселенных местах, например в Скворицах, в Гатчине. Но мы не оставляли надежд о восстановлении Белой кирхи, обращались периодически с просьбой о передаче церкви от государства нам. И в конце 2024 года нам ее официально вернули.

“Ъ”: В мае у вас был субботник с волонтерами у Белой кирхи. Как будто бы с этого момента началась настоящая работа в сторону восстановления церкви, по крайней мере медийная работа началась тогда.

И. Л.: Да. Это первый большой субботник уже с кирхой, отданной нам в распоряжение. Мы выпилили деревья, навели порядок, вывезли мусор, и сейчас уже началась разработка проекта по консервации и противоаварийным работам.

“Ъ”: И именно на эти цели идет краудфандинг?

И. Л.: Да, сейчас мы собираем средства именно на разработку проекта. Любые работы в Молосковицах подразумевают сначала разработку проекта специализированной организацией, так как наша кирха — объект культурного наследия регионального значения.

“Ъ”: Есть какая-то поддержка от администрации Ленобласти — хотя бы на словах, мол, идея хорошая?

И. Л.: Кирха является уникальным памятником и живым свидетелем сложной многовековой истории Ленинградской области, поэтому после завершения подготовки проекта мы планируем обратиться за поддержкой к губернатору для реализации работ по консервации. Белая кирха крайне важна для нашей области как памятник истории и культуры. В планах сделать это место точкой притяжения в Волосовском районе, как, например, приход в Губаницах. Там очереди из тургрупп до середины 2026 года. Консервация нам позволит приостановить разрушение здания и сделать его безопасным для людей. Тогда мы сможем привести в порядок территорию, сделать аудиогид или проводить мероприятия. Еще там есть историческое кладбище со старыми захоронениями, которые являются памятниками и охраняются. Оно выглядят как Смоленское лютеранское кладбище — с массивными, красивыми памятниками. Если это привести в порядок, то даже в таком минимальном формате это будет классная достопримечательность.

“Ъ”: Пока будет закрыта церковь, где мы сейчас находимся, будет проще переключиться на проект Белой кирхи? Или, напротив, будет сложнее и тут реставрировать, и там?

И. Л.: Ну, это усложнит нас прежде всего в экономическом плане. С другой стороны, может быть, это освободит и какие-то ресурсы: у нас может появиться больше волонтеров или прихожане будут вкладывать время и силы в тот проект, пока Анненкирхе будет закрыта.

“Ъ”: Если говорить про восстановление Белой кирхи с точки зрения денег, вы надеетесь скорее на то, что город поможет, или на поиск инвестора?

И. Л.: Мы надеемся, конечно, на поддержку губернатора Ленинградской области. Это было бы замечательно. Но не исключаем, что придется и искать инвесторов на какие-то работы. Даже сейчас люди уже жертвуют средства на разработку проекта консервации, спасибо им большое. Наш проект уже поддержало в общей сложности более 1500 человек. Действительно очень радует, что много неравнодушных людей, которые понимают, что это очень ценное наследие, которое тает буквально на глазах. Это ведь просто храм, который стоит на открытом воздухе, не защищается от осадков, и все это разрушается достаточно стремительно. Еще десять лет назад была совсем другая картина.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Евгений Раскатов: Для нас это не просто объект культуры, а здание, которое свидетельствует и об истории лютеранской церкви, которая существует на этой земле по меньшей мере 400 лет. И с лютеранской точки зрения мы считаем, что храм должен так или иначе служить людям. Сейчас сложно представить, что когда-нибудь эта кирха полностью восстановится и в ней будет много прихожан. Но во всяком случае она может стать достопримечательностью и принимать в своих стенах туристов.

“Ъ”: Я слышала о планах ухода от названия «Церковь Ингрии». Все так?

И. Л.: Да, но это не возникло прямо сейчас. Этот вопрос уже лет 15 периодически поднимается. Это связано с тем, что церковь уже территориально вышла за границы Ингерманландии. Сейчас церковь действует на территории всей России, от Калининграда до Улан-Удэ. В переименовании ничего страшного нет. За свою 400-летнюю историю церковь меняла название семь раз, включая советский период. И Синод Церкви Ингрии сейчас рассматривает возможность изменения названия. Решение будет принято в октябре. Но даже если мы решим переименоваться, нам потребуется утверждение в Минюсте.

А вообще у нас довольно старенький устав, который нам потребовалось изменять в связи с изменениями современного законодательства. Ну и раз этот процесс пошел, подумали, что еще можно заодно изменить и название, раз это было в планах.

“Ъ”: Поделитесь вариантами нового названия?

И. Л.: Сейчас рассматриваются два варианта названия: Российская Евангелическая Лютеранская Церковь и Российская Лютеранская Церковь.

“Ъ”: Давайте поговорим о реставрации самой Анненкирхе. Как правильно говорить — это реконструкция или реставрация? Все-таки и сохранять в настоящем виде церковь цели нет, и переделывать что-то глобально — тоже.

Е. Р.: Наш архитектор Сергей Кузнецов предложил другой термин — преображение. Это в том числе религиозное понятие. У реставрации, реконструкции, консервации есть какие-то рамки. А словом «преображение» как раз хочется показать, что это будет что-то новое. В принципе у церкви такая задача, чтобы человек перешагнул порог — и как будто на небесах оказался. И у нас тоже так будет.

“Ъ”: Вы должны были закрыться сразу с началом лета, но перенесли работы на осень. Это финансовый вопрос, потому что лето — это прибыльный сезон, или по другой причине?

Е. Р.: Мы анонсировали закрытие на 1 июня, но не успели выбрать подрядчика. Далее уже у подрядчика свой график, он не может сразу к нам пойти. И сейчас мы планируем, условно, 1 сентября закрыться, но мы понимаем, что эта дата может сдвинуться. Ничего криминального, просто так получилось.

“Ъ”: А как ваше закрытие повлияет на прихожан?

Е. Р.: Это хороший вопрос, и я не знаю пока на него ответа. Мы закрываемся на два-три года. И неизвестно, в каком составе мы вернемся обратно. Думаю, кто-то неизбежно предпочтет ходить в другой приход, это не самый плохой вариант. Мы, скорее всего, перенесем деятельность на Васильевский остров в квартал «Брусницын». Там никогда церкви не было, но мы один зал оборудовали под богослужение. В лютеранской традиции нет такого, что это должен быть какой-то суперсвященный храм,— любое помещение можно использовать в этих целях.

“Ъ”: А финансово как повлияет?

Е. Р.: Так, что штат придется сократить, и это грустно, конечно. Многие проекты пока что съедают сил и ресурсов больше, чем дают. Но все наши большие дела совершались в момент самых больших кризисов.

“Ъ”: Как чаще всего о вас узнают?

Е. Р.: Чаще из нашей рекламы, из статей журналистов и блогеров, люди видят фото и видео, где показывают, что тут клевое место для съемок. А потом на месте пришедшие уже начинают разбираться и узнают, что это вообще-то действующая лютеранская церковь. Думаю, что узнают во многом благодаря нашим проектам (концерты и выставки), потому что они рассчитаны на широкую аудиторию. Понятно, что все, кто через нас проходит, лютеранами не станут, у нас нет такой цели.

“Ъ”: В публичном образе у вас есть хорошая доля эпатажа. Такой подход выбран специально или случайно так вышло?

Е. Р.: Не специально и не случайно. Назовем это органически. У нас собрались люди в меру с чувством юмора, способные к самоиронии, и это мы эксплуатируем в публичном поле. Религия — это достаточно интимная вещь, поэтому вокруг нее интересно выстраивать некий юмор. Об интимных вещах говорить серьезно — сложно, требуется определенное обезболивающее. И юмор этим обезболивающим является. Не всегда у внешних людей получается хорошо и по-доброму шутить об этом, а у тех, кто внутри этой темы, получается.

Мы все равно пришли к тому, что стали популярным местом у молодежи. Мы не хотим изменять себе в том, что церковь должна оставаться церковью. Но не обязательно это должно быть в том традиционном виде, к которому все привыкли. Мы продолжаем быть верны себе, просто пытаемся делать это на понятном языке.

“Ъ”: Усредненный прихожанин в вашей церкви — это кто?

Е. Р.: Я думаю, что это в среднем человек от 18 до 25 лет. Для церкви это очень юный возраст. Церковь это обычно такая институция практически престарелых, а у нас достаточно молодые прихожане. Вот те люди, которые ходят на выставки и концерты, приходят к нам потом в церковь. Плюс-минус одна и та же аудитория.

“Ъ”: Можно говорить, что сейчас есть какой-то тренд на христианство?

Е. Р.: Так можно говорить однозначно. Причем это мировой тренд на духовность. До этого он был в сторону Востока, медитации, йоги. Определенный запрос на христианство среди молодежи я вижу. Причем те, кому 20 лет, сильно больше интересуются, чем те, кому 30 или 40.

“Ъ”: Миллениалы пропустили этот этап?

Е. Р.: Ну не то чтобы пропустили — они йогой в этот момент занимались. Тогда было популярно другое. Если говорить о том, почему сейчас популярно именно христианство у молодежи, то, я думаю, это как раз из-за разочарования в восточных практиках, потому что эти практики очень сильно начали эксплуатироваться всякими шарлатанами, это же не о буддийском дацане у них речь. Теперь люди захотели найти что-то более понятное.

“Ъ”: Если про традиции говорить. Видела, что в сети визуализацию проекта реставрации Анненкирхе назвали не сильно традиционной для церкви. Все светлое, не мрачное. Та же судьба была у открывшегося Нотр-Дама.

Е. Р.: Да-да-да, писали, что не намолено, современно, слишком вылизано. Наша церковь всегда была немножко другой. Тут был и кинотеатр, и клуб. Я понимаю прекрасно тех, кому это не нравится. Им повезло — таких церквей, как они любят, большинство.

“Ъ”: Как вы думаете, после вашего открытия через два-три года будет всплеск интереса к Анненкирхе?

Е. Р.: Мы будем поддерживать в это время интерес. Надеемся, что да. Я думаю, это будет ожидаемая дата для города. Нас точно не забудут и будут ждать. И потом придут посмотреть, что тут сделали, потому что это интересно. Пока все, что мы делали, было офигенно. А тут мы замахнулись на действительно очень крутой проект, который, я думаю, город будет ждать.