фестиваль театр
В программе Авиньонского фестиваля этого года французский театр выглядел гораздо бледнее, чем зарубежный. Среди приглашенных гастролеров особенно отличились немка Саша Вальц и итальянец Ромео Кастеллуччи. Рассказывает РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ.
Завсегдатаи Авиньона знают: если на билете написано "placemant libre" (то есть свободная рассадка), то приходить надо заранее. Непроданных билетов на фестивале не бывает (во всяком случае, на спектакли знаменитостей), так что припозднившиеся могут оказаться вообще на ступеньках. Но зрители, пришедшие на Insideout знаменитого немецкого хореографа Саши Вальц, зря толпились у дверей круглого авиньонского выставочного зала: садиться было вообще некуда.
Под крышей пустого, похожего на цирк или на рынок здания было построено что-то вроде небольшого городка, состоящего из комнат-контейнеров. Центральная конструкция — двухэтажная, неправильной формы, с лестницами, по которым зрители могут ходить вверх-вниз, и большими проемами в стенах, чтобы можно было легко перемещаться между комнатами. Ячейки были обитаемы, почти в каждой было по человеку. Кто-то молча сидел, кто-то вообще лежал лицом вниз, кто-то оказывался словоохотливым и принимался излагать первому же встречному зрителю историю своей семьи. Когда зазвучала музыка, тела начинали "просыпаться", освобождаться от неподвижности, "складываться" в танцевальные пары.
Все полтора часа, что длится эта хореографическая инсталляция, зрителям предложено свободно перемещаться по всему игровому пространству. Можно рассеянно блуждать, можно озабоченно носиться в поисках самого интересного действа: ведь везде все время что-то происходит и странные персонажи перебираются из одного помещения в другое, находят себе все новых партнеров и новые действия. То руки, просунутые сквозь отверстия в стене, устраивают отдельное представление. То все внимание забирает на себя безлицый человек в чем-то клетчато-зеленом. То герои забираются, согнувшись в три погибели, в стеклянные витрины, становясь странными экспонатами. То истошно бьются в угловой камере — отсеке, выстроенном из пустых ящиков для бутылок. То превращаются в бесправных рабов, подчиненных другим людям, отрывисто дающим команды в мегафоны. На этих людей можно смотреть сбоку, сверху, снизу — сквозь решетчатый пол-потолок, на видеопроекции, транслирующей действо в соседнем отсеке, или вообще из состояния свободного полета: на почтительном отдалении от мест действия развешаны качели для зрителей.
В сущности, Insideout при желании можно провести по ведомству социально-озабоченного театра, которого в этом году в Авиньоне было немало. Ведь компания госпожи Вальц состоит из людей не только разных темпераментов, но и разных национальностей и даже рас. Не зря в одной из сценок у героев настойчиво требуют показать паспорт: всех их можно считать переселенцами, неприкаянными беженцами, не по своей воле попавшими в чужие места, потерявшими родину и семью. Хотя умная Вальц не из тех, кто сочиняет агитки на злобу дня. Потерянность ее безымянных персонажей — не социального, а метафизического толка: люди уже превращены здесь в своего рода эмоциональное решето. Их тела перестали быть как хозяевами, так и вместилищами личной памяти. Тела остались лишь воспоминаниями. А коллективная память оказалась растворена в пространстве, по которому можно перемещаться.
Страдания и превращения человеческого тела составляют суть спектакля выдающегося итальянского авангардиста Ромео Кастеллуччи. Его представление под вроде бы легкомысленным названием "Hey, girl!" показывали в Авиньоне в бывшей церкви селестинцев, и начиналось оно в час ночи. Не потому, подозреваю, что в фестивальной сетке спектаклей не нашлось более удобного времени. Просто полусонные ночные часы очень подходят мрачно-инфернальному опусу господина Кастеллуччи. Смотришь его в полусне, несмотря на грохот и дым, а наутро сомневаешься, не то спектакль был ночью, не то страшный сон.
Главной героиней ночного действа стала одна женщина, та самая girl, которую окликает режиссер. Опять же и сочинение Кастеллуччи при желании можно рассматривать сугубо утилитарно, как обобщающий экскурс в историю. Не зря же героиню называют и королевой Марией-Антуанеттой, и Жанной д`Арк, и не зря против нее выходит сражаться целая орда мужчин. Girl тут вроде как воительница, сильная личность, женщина, бросившая вызов миру и обреченная принять мученическую смерть.
Однако смерть, растворенная во всех спектаклях мрачного итальянца, для Кастеллуччи — не событие. Мученическим (и самым выразительным в спектакле) становится как раз рождение, а не исчезновение театра: в начале представления героиня словно "выделяется" из материи жизни, из текучего материала телесного цвета. Женщина лежит на столе, и с нее буквально стекает все лишнее. И потом, когда ее тело уже полностью вылезло на свет божий и начало страдать, эта странная и неприятная протоплазма продолжает течь на пол со стола. А зрителя атакуют звуки низкой частоты — и такой силы, что страдать начинает уже твое собственное тело.
Потому что, по Ромео Кастеллуччи, только тело зрителя способно уловить смысл театрального высказывания. В конце Авиньонского фестиваля стало известно, что директор Festival d`Avignon Венсан Бодрийе пригласил господина Кастеллуччи стать одним из приглашенных худруков--соавторов программы. Скучной это программа наверняка не будет.