В четвертом номере "Нашего современника" Владимир Солоухин напечатал новую свою повесть под названием "Соленое озеро". Вещь посвящена "банде Соловьева", действовавшей когда-то на территории Енисейской губернии. И, разумеется, участию в борьбе с партизанами-антибольшевиками Аркадия Голикова, позже прославившегося под псевдонимом Гайдар.
Владимир Солоухин дебютировал в 1946 году в возрасте 22 лет стихами в газете "Комсомольская правда". Писал очерки, рецензии, первая его беллетристика, "Владимирские проселки", появилась в 1958 и сразу привлекла внимание критики и читателей. Позже он еще несколько раз удачно выступил в возвращенном им в послевоенную литературу жанре полудокументального-полулирического бессюжетного повествования: "Третья охота", "Черные доски". Солоухин был "деревенщиком", но, как и многие его собратья по деревенской прозе, в годы оттепели и считался скорее "западником", чем "почвенником". После многолетней паузы его городская повесть "Приговор" в начале 70-х тоже привлекла внимание публики. В последние годы публиковался нечасто.
Появление сейчас повести о Гайдаре-деде, с одной стороны, очевидно удовлетворяет спрос оппозиционных слоев, и в этом смысле его вещь вполне конъюнктурна. С другой, она очевидно опоздала, о деятельности Гайдара-деда в отрядах ЧОН в годы гражданской войны уже написано немало. Пару лет назад большая статья на эту тему, не лишенная психоаналитических намеков и сближений, была напечатана в парижском "Синтаксисе", а потом перепечатана в "Литературных новостях" критиком Олегом Давыдовым. Тогда она наделала много шума, и была отрицательно оценена "либеральной жандармерией". Публикация в тот момент была смелым поступком, чего никак не скажешь о повести Солоухина. Но даже отвлекаясь от какой-либо политической подоплеки, надо сказать, что вещь эта литературно очень слаба. Во-первых, ее документальность — а повесть носит подзаголовок "документальная" — весьма относительна. О деятельности Голикова в ЧОНе убедительных свидетельств не сохранилось, а ходят лишь устные легенды весьма мрачного содержания. Что касается более поздних воспоминаний современников, то из них действительно следует, что детский писатель Гайдар был алкоголиком и психопатом с агрессивными порывами. Что, впрочем, было свойственно многим российским писателям задолго и до Гайдара, и до ЧОНа. Во-вторых, стремление автора представить есаула Соловьева не бандитом, как принято было в большевистской историографии, а народным героем, напоминает точно такие же привычки большевиков, которые любили "от противного" возводить в ранг богатырей тех, кого принято было до революции числить именно злодеями и разбойниками, хотя бы Стеньку Разина или террористов-народовольцев. В целом же удивляет писательская суета Солоухина, пытающегося так впрямую обслуживать меняющиеся идеологические запросы своей группы.
Забавно, что как раз о писательстве Гайдара Солоухин не упоминает ни словом. А только это, собственно, и может сегодня представлять интерес: будь Голиков и вправду садистом-убийцей, без его "Судьбы барабанщика" или "Военной тайны" ему все равно не удалось бы сохраниться в памяти потомков, хотя бы потому, что он со всей своей пальбой и бравадой остался бы в густой тени своих учителей — от Дзержинского до Троцкого и Тухачевского. Солоухин, впрочем, никогда не был психологом, он оставался "поэтом в прозе", и возможность подумать о том, как мог маньяк-Голиков стать нежнейшим и сентиментальнейшим автором "Голубой чашки", "Школы" или "РВС", его попросту не увлекла. Между тем, Гайдар — чуть ли не единственный пример последовательного "фашиста" в советской литературе, в том вполне академическом смысле, который этому термину придавали итальянские теоретики: он — хладнокровный и бескомпромиссный борец, рыцарь-идеалист без страха и упрека. Его Тимур и Мальчиш-Кибальчиш — неподражаемые образы, носители чистоты стиля почти плакатной убедительности. Было бы вполне логично, если бы "Наш современник" подошел к фигуре "шагающего впереди" именно с этой точки зрения. Любимый "патриотами" Эдуард Лимонов, скажем, в подметки не годится Гайдару в смысле истинно фашистской дистиллированности и тона, и слова.
Такой подход к материалу может показаться самому Солоухину чем-то парадоксальным. Гайдар — писатель отнюдь не такой ясный, как это преподносилось пионерам, а скорее эзотерический. Может создаться впечатление, что он мечтал о каком-то рыцарском братстве; ему в высшей степени был свойствен дух сектантства, близка атмосфера мужского тайного союза, то есть чего-то родового, почвенного, антилиберального. В этом смысле кажется даже забавным, что "Наш современник" устами Солоухина разоблачает Гайдара, когда, казалось бы, должен издавать его книги массовыми тиражами в специально учрежденной для этого "библиотечке".
НИКОЛАЙ Ъ-КЛИМОНТОВИЧ