Двадцать лет назад в журнале "Знамя" была впервые опубликована повесть Михаила Булгакова "Собачье сердце", написанная еще в 1925 году. "Власть" решила узнать у читателей, как они познакомились с запрещенными книгами.
Михаил Сеславинский, глава Роспечати. Еще школьником прочитал "Лебединый стан" Цветаевой. Меня настолько потрясло прочитанное, что я сел за папину печатную машинку и все перепечатал. Эта книжка до сих пор в моей библиотеке. А родители хранили в потайном ящике "Один день Ивана Денисовича" и разрешили его прочитать только в выпускном классе.
Вячеслав Позгалев, губернатор Вологодской области. Признаваться мне не в чем: самиздата я не читал. В советское время работал на производстве, читать было некогда. А с "Собачьим сердцем" и другими произведениями Булгакова я познакомился потом, когда его разрешили.
Григорий Томчин, президент Всероссийской ассоциации приватизированных и частных предприятий. Я прочитал всего Булгакова, пока он был запрещен. Мне повезло, мое становление пришлось на хрущевскую оттепель. Достать можно было все, даже Мандельштама. Это потом начался самиздат. Троцкого я изучал по юбилейному изданию Сталина, цитаты там были по пять страниц. А Бухарина — по Ленину.
Давид Якобашвили, председатель совета директоров компании "Вимм-Билль-Данн". До сих пор помню потрепанные самиздатовские листы "Собачьего сердца" и "Мастера и Маргариты". Тогда модной была группа Space. Я включал музыку и читал. Сейчас, когда слышу их, вспоминаю эти листки. К сожалению, копий не осталось: хранить их нельзя было. И до эксцессов дело не доходило.
Иван Богачев, руководитель группы "Прямая речь" ИД "Коммерсантъ". Особенно когда был нетрезв. В 1986 году я заканчивал журфак МГУ и собирался распределиться на Камчатку. До отъезда хотелось прочесть все, что можно. Читал даже в метро. Там меня и взяли с томом "Архипелага". Отвезли на Лубянку, допрашивали всю ночь, даже коньяк наливали, а я только твердил: "Купил из любопытства у собутыльников на Курском". А утром один офицер пообещал задержать "телегу" в МГУ, чтобы я успел защититься. И посоветовал побыстрее устроиться по распределению. С перепугу я попал в газету ЦК КПСС "Социалистическая индустрия", через три месяца "телега" меня догнала, но меня не выгнали: я уже был молодым специалистом.
Сергей Иваненко, зампред партии "Яблоко". Читал "Один день Ивана Денисовича", "Архипелаг ГУЛАГ", Булгакова, Пастернака. Как только какой-нибудь рассказ "по ошибке" появлялся в журналах, его тут же перепечатывали или переписывали. Например, Булгакова я читал переписанного от руки.
Геннадий Зюганов, лидер КПРФ. Читал "Доктора Живаго" еще в те годы, в списках. И был весьма раздосадован: безжизненная, вымученная вещь. Уверен, ее не надо было запрещать. Наоборот, полезно было бы устроить всенародное обсуждение. Народ бы правильно оценил этот роман. А так ореол загадочности и мученичества скрыл его слабость.
Валерия Новодворская, лидер незарегистрированной партии "Демсоюз". Конечно, я же сама занималась самиздатом. За одни книги давали срок, а за другие нет. Например, Булгакова просто изымали, а за Оруэлла и Зиновьева уже сажали. Мы составляли картотеку и выдавали абонементы под вымышленными именами. Все книги должны были быть на руках, чтобы при обыске ничего не изъяли. Я горжусь: моя библиотека не потеряла ни одной книги.
Анатолий Лукьянов, председатель центрального консультативного совета КПРФ. С чего вы взяли, что Булгаков был под запретом? Я начал собирать библиотеку в 1948 году. И у меня уже в это время были Гумилев, Пастернак, Ахматова, Волошин. А еще я дружил с букинистами и те книги, которые меня интересовали, получал без проблем.
Николай Денин, губернатор Брянской области. И читал, и слушал радио. Я даже выговор по партийной линии получил за "Голос Америки". Сейчас уже не надо запрещать книги, но надо следить, чтобы в книжках, например, по истории не искажались факты.
Вячеслав Игрунов, директор Международного института гуманитарно-политических исследований. А как же! "Собачье сердце" я получил в 1968 году в машинописном варианте и тут же его размножил. Как-то получил копию письма Федора Раскольникова Сталину в тетрадке, которая была вложена в том БЭС. Позже я начал собирать собственную библиотеку самиздата, за что меня и осудили.
Андрей Крайний, глава Федерального агентства по рыболовству. Читал "Котлован", "Архипелаг ГУЛАГ" на слепых копиях. Эти книги произвели сильное впечатление — правильно, что власть их запрещала. А когда учился в вузе, сдавал экзамен по книге "Политэкономия социализма". Она не была запрещена, но по сути была антисоветской. Когда экзаменатор спросил, что я понял, я ответил, что это путь в никуда. Он тихо сказал: "Никому об этом не говори". Поставил "пять".
Сергей Станкевич, в 1992-1993 годах советник президента России. При Горбачеве мне удалось выехать за границу. В кабинете одного профессора увидел целую библиотеку запрещенных книг. Я тогда впервые прочитал "Реквием" Ахматовой. Потом просто закрылся в кабинете, чтобы все прочитать. С собой в самолет взял книгу Роя Медведева о Сталине, но дочитать не успел: со страху перед таможенниками выбросил в урну.
Владимир Кругляк, член совета директоров компании "РЕСО-Гарантия". Читал книгу иностранного автора "KGB". Если бы меня в 70-е с ней застукали... Как-то в Индии мне подарили "Камасутру". В аэропорту ко мне подошел офицер и предложил провезти эту книгу, даже не попросив ничего взамен. Запретный плод сладок даже для офицера. Сейчас мне кажется, что, не запрещай подобные вещи тогда, их мало бы кто читал.
Марк Захаров, худрук театра "Ленком". Когда она была в моде, я ее не читал. Однажды Глеб Панфилов сказал, что мне, видимо, не доверяют, поэтому и не дают. Я был уязвлен и стал доставать Авторханова, "Вехи". А в начале 80-х мне подарили сборники Бердяева и Ахматовой. И их я должен был ввезти в СССР из-за границы. Решиться на такой подвиг мне помог Олег Ефремов, который в аэропорту ни на шаг от меня не отходил.
Игорь Чубайс, директор Центра изучения России. Помню, за трое суток прочитал четырехтомник Геллера и Некрича "Утопия власти". Читал и боялся, что не успею, отберут. У нас была подруга — датский дипломат. Она нас и снабжала запрещенной литературой. В 1978 году я попал на стажировку в Польшу, где, практически не прячась, прочитал всего Солженицына. А в Москве тогда даже Высоцкого запрещали.
Иван Новицкий, депутат Мосгордумы. С удовольствием читал Авторханова. В то время было много перепечатанных книг, но определенного списка запрещенных изданий не было. Лично меня увлекали не столько художественные произведения, сколько философские.
Ирина Хакамада, лидер фонда "Наш выбор". Конечно, причем первой запрещенной книгой стала книга Василия Аксенова. Потом брат привез из Японии Булгакова и Солженицына. Я оборачивала книгу в обложку из газеты и спокойно читала в метро. Тогда все в метро читали, никто не спрашивал что. В моих кругах не знать эту литературу было неприлично.
Иосиф Кобзон, председатель комитета Госдумы по культуре. Я, как и все советские люди, был подвержен стадному чувству. Не читать запрещенную литературу тогда было неприлично. А те, кто ее не читал, говорили, что читали, чтобы поддержать разговор. Первым прочитал роман "Доктор Живаго". И не мог понять, почему его запрещают. Ведь там никакой антисоветчины — раскрыта жуткая трагедия нашего народа.
Александр Бабаков, председатель президиума центрального совета "Справедливой России". Я был неравнодушен ко всему запрещенному. Больше интересовался философами, например Бердяевым. А проблемы достать книгу не было — учился же в МГУ.
Игорь Бутман, музыкант. Читал в 80-х. Хорошие люди мне давали самиздатовские копии Буковского, Войновича. Да и "Ивана Денисовича" я достал самиздатовского. Сейчас я запретил бы книги матерные, порнографические и фашистские.
Дмитрий Штейнсапир, гендиректор ИК "АК БАРС Финанс". Читал еще в шестом классе. Тогда в распечатках ходили художественные произведения, песни бардов и учебники по каратэ. А чуть позже Булгаков и поэты Серебряного века появились на полках чековых магазинов "Березка".
Николай Леонов, депутат Госдумы, бывший глава аналитического управления внешней разведки КГБ СССР. Конечно, читал. В 1953 году я впервые попал за границу и там купил себе самую запрещенную книгу в СССР — Библию. И даже привез ее в подарок родственникам. Потом прочитал в списках "Архипелаг ГУЛАГ". И чтобы быть в курсе всего, слушал "Голос Америки". Начальству, конечно, я об этом не докладывал.
ВОПРОС НЕДЕЛИ / ДВА ГОДА НАЗАД*
Вы готовы к повороту налево?
Программная статья Михаила Ходорковского, появившаяся в прессе, обещала России "левый поворот" и коммунистов в правительстве.
Ирина Хакамада, лидер партии "Наш выбор". Готова, поэтому и вышла из СПС. Недаром Ходорковский в своем письме назвал меня, Явлинского и Рыжкова левыми либералами.
Владимир Рыжков, независимый депутат Госдумы. Мне никуда поворачивать не надо. Я буду идти своей дорогой.
Борис Немцов, председатель совета директоров концерна "Нефтяной". Идти налево я не собираюсь. Хотя исходя из конъюнктурных соображений самое время пойти в сторону лукашизма и левого популизма. Но потом за это будет стыдно смотреть в глаза родным и народу.
Юрий Жданов, руководитель Федерального агентства по управлению экономическими зонами. А зачем? Меня устраивают нынешние условия.
Алексей Кондауров, депутат Госдумы (фракция КПРФ). А я уже давно слева и даже готов возглавить это движение. И для меня письмо о "левом повороте" не стало неожиданностью. Я еще год назад говорил, что Ходорковский может двинуться в левизну.
Николай Шмелев, академик РАН. Да, этот поворот неизбежен. Причем вне зависимости от того, откуда исходит призывающий голос — из-за решетки или из кабинета власти. Ходорковский угадал тенденцию.
Владимир Гусаров, председатель совета директоров банка "Держава". Пойдешь налево — придешь направо. Так в свое время Владимир Ленин говорил Карлу Каутскому, так оно впоследствии и вышло.
*Должности указаны на момент опроса.