премьера кино
До российского проката наконец дошел оскароносный фильм "Жизнь других", уже подступавший к нашим экранам то под предлогом Недели немецкого кино, то на фестивале в Ханты-Мансийске, то на ММКФ. Прошлогодний плод не испортился, считает АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ.
Судьба этой картины напоминает бомбу замедленного действия и в какой-то степени может быть сопоставлена с тем, что некогда случилось с другим оскароносным фильмом "Москва слезам не верит". Когда его, еще в свежеиспеченном виде, посмотрели ведущие критики на "Мосфильме", их вывод был однозначен: полный бред, особенно последняя часть с принцем Баталовым, которого Золушка Алентовой встречает в электричке. Сказка, загримированная под реальный советский быт, казалась чем-то невозможным, ведь это не мюзикл Пырьева, а как бы реалистическое кино. Потом вдруг на картину свалился "Оскар", несмотря на то что конкурентами были шедевры Трюффо и Куросавы, а СССР ввел войска в Афганистан и достиг пика непопулярности.
Американцы сочли "Москву" настоящей экзотикой, особенно их поразило, что советские девушки ищут парней не на дискотеках, а в библиотеках. Впрочем, если снять экзотический момент, фильм оказался близок заокеанской публике заложенной внутри его структурой голливудской сказки. Которая, в сущности, интернациональна, не меняется со временем и подтверждает слова Бертольда Брехта о том, что вульгарный вкус масс имеет гораздо более глубокие корни в культуре, чем рафинированные пристрастия интеллектуалов. "Москва слезам не верит" прошла по всему миру и и только в советском прокате собрала аудиторию 85 млн зрителей.
"Жизнь других" тоже была сначала проигнорирована интеллектуальной элитой: картину не взяли ни на Берлинский, ни на Каннский фестиваль, и международная премьера ее состоялась в Локарно, причем фестивальный каталог определил жанр фильма как гуманистический триллер. Похоже, фестивальные кураторы стеснялись его коммерческой направленности. Но к тому времени картина уже успела стать кассовой рекордсменкой в Германии, событием национального масштаба и визитной карточкой нового немецкого кино. Потом она попала в оскаровскую номинацию и выиграла заветную статуэтку, сделав совершенно факультативным вопрос о ее художественных достоинствах и недостатках.
События фильма происходят в Восточном Берлине в 1984 году. Что тоже характерно: этот же "год Оруэлла" взял в качестве точки отсчета Алексей Балабанов в "Грузе 200" и вообще по миру прокатилась волна ретрофильмов об ужасах социализма из славной эпохи 1980-х. Герт Вислер, капитан "Штази", получает задание нарыть компромат на писателя и драматурга Георга Дреймана. День и ночь напролет он прослушивает разговоры Дреймана с любовницей, актрисой Кристой Марией, и с коллегами-диссидентами. В Кристу Марию влюблен высокопоставленный функционер, который принуждает ее к тайным встречам. А вскоре актрису заставляют и стучать на писателя.
Между тем капитан в наушниках все больше проникается идеями свободолюбивой литературы и фактически встает на сторону своих врагов, жертвуя спецслужбистской карьерой. После падения Стены Дрейман проникает в архивы и узнает, кто его спас от расправы. Свой новый роман он посвящает агенту под условным номером — герою невидимого фронта, который так и не познал славы и вынужден при новой власти разносить почту.
Только среди ветеранов бывшей ГДР можно было услышать скепсис в адрес этого сказочного фильма. Для нового поколения зрителей ужасы тоталитаризма отошли в область мифов и притч, мелодрам и триллеров. Это хорошо почувствовал режиссер с аристократической фамилией Флориан Хенкель фон Доннерсмарк, родившийся в Кельне, никогда не живший в ГДР, а учившийся в Оксфорде, Мюнхене и Санкт-Петербурге. После "Жизни других" он стал настоящей звездой, как и сыгравшие в фильме актеры Ульрих Мюэ, Мартина Гедек и Себастьян Кох. Опять же, как и в случае с картиной Владимира Меньшова, успех пришел там, где опровергнуты стереотипы ложной актуальности. На волне последних шпионских скандалов история "Штази", казалось бы, должна оставаться кладезем все новых и новых разоблачений. Так мыслит стандартный ремесленник, в то время как актуальный тренд найден на противоположной дороге, где вместо храма стоит памятник перековавшемуся чекисту.