В субботу в Театре у Никитских ворот состоялась премьера спектакля "Два Набокова", которым дебютировал в Москве молодой режиссер из Еревана Карэн Нарсисян.
Карэн Нарсисян, 23 года, окончил Ереванский театральный институт. Работал в Ереванском ТЮЗе, затем в Русском драматическом театре. Поставил три спектакля, в том числе "Изобретение Вальса" по пьесе Владимира Набокова, которого считает "своим" писателем.
Нынешний спектакль отнюдь не история об отце и сыне, как можно было бы решить из названия. "Два Набокова" — это два рассказа, поставленные как один спектакль. Первый, "Хват", инсценирован несколько лет назад самим Марком Розовским. Второй — "Картофельный эльф", подыскивавшийся в пару к "Хвату" — режиссером спектакля Карэном Нарсисяном.
Это и не попытка отыскать полюса: "Хват" и "Картофельный эльф" схожи — в обоих неудачная любовная история, отчуждение, смерть. Зато пути переложения их для сцены различны, в чем сказалась разница времен и поколений. Розовский делает свою инсценировку в духе театра абсурда: герои — случайные попутчики из вагона третьего класса, объединенные общей целью — завести мимолетный роман ("железнодорожная езда к этому очень располагает"), ведут диалог на параллелях, словно разыгрывая один и тот же сюжет, не замечая друга.
Нарсисян сотворяет некое подобие заморской мыльной оперы на российском экране: зритель видит лишь картинку — движения, жесты, мимику — текст же доносится "из-за кадра", озвученный за всех персонажей двумя голосами: мужским и женским (только в финале герои обретают дар речи). Эти несложные ходы, давно уже ставшие клише, прокладывают путь к очень непростой истории — адаптации набоковской прозы для театра. На такой эксперимент решались немногие (и пьесы-то его ставят нечасто) — несмотря на моду, изысканность и экзотику.
Карэну Нарсисяну 23 года. Его восприятие Набокова уже не связано с крошечным дилижансом титульного листа "Ардис-пресс". Набоков, прочитанный в школе в русских изданиях, воспринимается как глава из "Родной речи", как Бунин, Куприн, Чехов. Это очень остро чувствуется в спектакле, и тем точнее передает он ощущение "отдельности" Набокова в ряду знакомых имен. "Хват" возникает на сцене у Никитских ворот как перевертыш "Дамы с собачкой" и "Солнечного удара". Для героев Чехова и Бунина курортный роман становится вдруг содержанием жизни, когда ясно, что "любовь кончится еще не скоро, неизвестно когда". Дорожный роман коммивояжера Кости Сумарокова (Александр Лукаш, Владимир Юматов) и "певички" Зоньи Бергман (Галина Борисова, Наталья Боронина), промелькнувший в момент, когда у Нее умирает отец (а Он знает об этом, но не говорит, чтобы не испортить себе удовольствие) не кончается ничем, кроме ощущения, что "гадость в общем" и "через несколько лет мы все умрем". Так же как и случайная встреча карлика по прозвищу Картофельный эльф (Владимир Федоров, Александр Карпов) с Норой, женой фокусника Шока (Наталья Седых, Юлий Бружайте) — сын их рождается и умирает; карлик бросает сцену, но жизнь его остается мукой и унижением. Первое действие решено как комнатная драма, второе — как цирковое представление. Первое изящнее, второе изобретательнее. Оба точны в восприятии авторской речи.
Зинаида Шаховская вспоминала, что во время ее визита в Россию — задолго до того, как Набоков обрел здесь право полиграфического существования — кто-то из молодых соотечественников признался ей, что любит писателя больше всех в русской литературе, потому что "он такой аристократичный". Трудно себе представить нечто более неорганичное, чем появление аристократа и индивидуалиста Набокова на сцене, прообразом которой был театр под названием "Наш дом" (возможно, поэтому инсценировка Розовского так долго лежала в столе). Тем не менее это произошло — с появлением нового поколения, которое оказалось способно полюбить не за "аристократизм", а за жесткость взгляда и интонацию (включающую в себя очень многое, и аристократизм в том числе) и за свою восприимчивость к ней. Возможно, это и есть начало нового театрального романа, на вероятность которого Театр у Никитских ворот когда-то лишь намекал.
ЛАРИСА Ъ-ЮСИПОВА