Без Дягилева в голове
Балет о великом импресарио представили в Большом театре
На Новой сцене Большого театра состоялась мировая премьера балета «Дягилев» на музыку Равеля и Дебюсси, спродюсированного проектом-фестивалем «Нам нужен Дягилев». Двухактный спектакль хореографа Алессандро Каггеджи и режиссера Сергея Глазкова исполнили примы и премьеры Большого театра, партию Дягилева — художественный руководитель проекта Денис Родькин. По мнению Татьяны Кузнецовой, простодушие постановки превратило балетную драму в комедию.
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев / купить фото
Фото: Коммерсантъ / Дмитрий Лебедев / купить фото
История «Русских сезонов» — тема беспроигрышная, хореографы исследуют ее уже целый век, с особенным вниманием — взаимоотношения Дягилева и Нижинского. Однако казалось, что проект «Дягилев» нашел собственный подход к теме. Внимание постановщиков привлек 1912 год — судьбоносный в истории антрепризы. Именно в этот сезон Сергей Павлович совершает крутой вираж от русской и восточной экзотики к европейскому модернизму, заказав музыку французским композиторам первого ряда. При этом Дягилев радикально меняет танцевальный стиль: он делает рискованную ставку на начинающего хореографа Нижинского, и тот сочиняет свой «Послеполуденный отдых фавна» на музыку Дебюсси — первый авангардный балет на профессиональной сцене, вызвавший первый публичный скандал в жизни антрепризы. И, как следствие, в этом же сезоне труппу покидает оскорбленный Михаил Фокин, бессменный балетмейстер «Сезонов». Напоследок он ставит балет Равеля «Дафнис и Хлоя», привычный импрессионизм которого блекнет рядом с шокирующей новизной «Фавна».
Впрочем, еще до премьеры «Дягилева» выяснилось, что эстетические катаклизмы и творческие разногласия героев авторы спектакля оставят без внимания, о чем рассказал художник-постановщик Игорь Чапурин (см. “Ъ” от 21 июня): действие сконцентрировано на внутренних метаниях Дягилева и подготовке премьеры «Дафниса и Хлои», а среди персонажей спектакля фигурируют реальные исторические фигуры — не только танцовщики Фокин, Карсавина, Нижинский, но также художник Бакст и композитор Равель, чьи балетные воплощения составляли некую интригу.
Интрига умерла сразу же: первую встречу Дягилева с творцами «Дафниса и Хлои» начинающий хореограф Алессандро Каггеджи (англичанин с итальянскими корнями, в 2015-м окончивший МГАХ, проработавший несколько лет танцовщиком в Казани, а ныне солирующий в Екатеринбурге) изобразил с обескураживающей наивностью. Равель (Вячеслав Лопатин в жилете, рубашке и брюках), Бакст (Денис Савин в берете, фиолетовой блузе и при усах), Фокин (Семен Чудин в желтом пиджаке и синих брюках) лежат кучно на полу, распростершись у ног Дягилева. Сергей Павлович (Денис Родькин в черном пальто, с усами и седой прядью) с некоторой брезгливостью трогает их поочередно концом трости, творец вскакивает и тут же начинает действовать: Бакст рисует в воздухе загогулины, Равель дирижирует, Фокин делает батман тандю. Объяснив таким образом свои профессии и исполнив каждый по двойному содебаску, троица соавторов объединяется на авансцене в синхронном танце, обозначающем творческое единодушие. Немудрящие общие па все три премьера Большого театра выполняют с волшебной легкостью и пластичностью, сохраняя при этом полную серьезность, отчего танец приобретает отчетливо комический оттенок, вызывая непрошеную аналогию с шайкой Воланда.
Что касается близких отношений Дягилева с Нижинским, то было ясно, что при нынешней строгой морали представить их весьма затруднительно. Но хореограф Каггеджи и тут умудрился перегнуть палку: его Дягилев относится к своему фавориту прямо-таки с неприкрытым отвращением. Тычет в него тростью, отшвыривает в сторону, а на капризы танцовщика (вроде нежелания надеть приготовленный костюм) реагирует с такой яростью, так что вконец затравленный юнец дрожит при одном приближении своего покровителя. Нижинский у юного премьера Дмитрия Смилевски выглядит и впрямь подростком-подранком, особенно в «репетиционном костюме» (в трико и полупрозрачном топе): щуплый, с трогательно костлявой спинкой, нервными вращениями и форсированно-дерганными большими прыжками. «Фавна» он сочиняет сам с собой — чуть ли не тайно, складывая ладони «дощечками» в углу, зато классическое адажио на уроке проделывает с таким удовольствием, что хореографа, совершившего революцию в балетном театре, в нем заподозрить совершенно невозможно.
Статной красавице Элеоноре Севенард в партии Карсавиной танцевать, в общем-то, нечего, хотя все же заметна некоторая тяжесть ее па-де-ша. Звезда дягилевской труппы играет в этом спектакле роль миротворицы, не давая Сергею Павловичу совсем уж распоясаться и позволяя проявить себя в качестве хореографа. Центром второго, 25-минутного, акта становится трио, в котором Дягилев лично показывает Нижинскому поддержки дуэта с Карсавиной, иначе его роль в создании спектакля рисковала показаться второстепенной.
В массовых сценах (в спектакле есть и «труппа» — четыре пары корифеев) этому Дягилеву действительно нечем заняться, однако его величественные променады, повелительные жесты и гневные взмахи тростью явно по душе Денису Родькину. Танцует его герой в основном в прологе и эпилоге, окутанных дымами, вероятно, они означают душевное смятение Дягилева. Пантомима — перекатывание по полу, втыкание ладони в солнечное сплетение, хватание за голову и закрывание глаз кулаками — тоже не дает усомниться в тревоге и растерянности импресарио. А большие па-де-ша, содебаски, козлы и жете ан турнан призваны свидетельствовать о полете его души. Только стоило бы отменить хватание воздуха кулаками: обозначенное подобным образом улавливание витающих вокруг неосязаемых идей слишком похоже на ловлю мух.
C чувством задуманный, богато сработанный, исполненный первоклассными танцовщиками и оркестром Большого театра «Дягилев» повторил ошибку самого Сергея Павловича, частенько недооценивавшего роль балетмейстера в спектакле. Так, в частности, канул в Лету «Шут» Прокофьева с декорациями и костюмами Ларионова, лишенный сколь-нибудь вразумительной хореографии. Возможно, проекту «Дягилев» скорое исчезновение и не грозит — слишком серьезные средства и усилия вложены в его реализацию. Но и в историю он точно не войдет. Скорее — влипнет.