некролог
Поэт и художник Дмитрий Пригов скончался в Москве в возрасте 66 лет в ночь на 16 июля. В начале июля он был госпитализирован с диагнозом "обширный инфаркт". Ему было сделано несколько операций, десять дней он находился без сознания. Вчера утром близкие сообщили о его кончине. Это был удивительный человек и удивительный художник. Говорить о его влиянии на современное искусство можно только в превосходной степени — он был из тех творцов, которые, может, и не оставляют после себя шедевров, но умеют крепко встряхнуть всех, кто идет за ними. Он сам рекомендовал себя как "проект Дмитрий Александрович Пригов".
Его первая официальная персоналка состоялась в 1988 году в Чикаго. В 1993 году он был удостоен Пушкинской премии фонда Альфреда Тепфера. С 1990-х у него выходят стихотворные сборники, прозаические книги, в числе которых "Слезы геральдической души", "Явление стиха после его смерти", "Сборник предуведомлений к разнообразным вещам", романы "Живите в Москве", "Только моя Япония", "Ренат и Дракон". Но издательская махина не в состоянии была нагнать художника: по его собственным подсчетам, из 35 тысяч написанных стихотворений опубликована была примерно пятидесятая часть.
В литературу он попал из изобразительного искусства: выпускник Строгановского училища по отделению скульптуры, работал в архитектурном управлении Москвы, с 1975 года даже был членом Союза художников СССР. Но это информация из трудовой книжки, как и у многих коллег Дмитрия Александровича Пригова, имевшая мало отношения к настоящей творческой жизни.
Дмитрий Пригов закатывал слова в консервные банки, клеил бумажные "гробики" для ненаписанных стихов, лепил инсталляции из газет, как и собственно сами его стихи вырубались из трюизмов ("Чем больше родину мы любим, тем меньше нравимся мы ей") и опять распадались на простые, как мычание, слоги и крики — не зря самым его знаменитым перформансом стала нечленораздельная "кикимора". Искусствоведы называли это конкретной, или визуальной, поэзией — и в самом деле, конкретнее уже было и некуда: "Вот придет водопроводчик и испортит унитаз, газовщик отключит газ, электричество электрик".
Когда-то эти строки проходили по ведомству "соц-арта", но неправы были те, кто связывал художественную деятельность Дмитрия Александровича Пригова исключительно с пародийной деконструкцией советской эстетики. Конечно, этому занятию он отдал немалую дань: не случайно именно "Милицанер", образ тупой до сочувствия государственной власти, стал самым известным из его творений. Но и сегодняшняя российская политэстетика казалась ему достойной щелчка — в последних стихах он рифмовал "Путина" и "лиллипутину", всегда готовый к опасному каламбуру.
В Киеве Дмитрия Пригова впервые увидели десять лет назад — он показал здесь свой поэтический перформанс. Публики было всего ничего, но того резонанса хватило, чтобы вечер поэта нынешней весной на фестивале "Киевские лавры" прошел при аншлаге.
Среди тех бесконечных экспериментов, что он ставил в своей художественной лаборатории, был один очень важный. Он хотел испытать на самом себе все этапы превращения графомана в гения — и, словно в музыкальной гамме, обратно. В его творческой родословной числились и Александр Сергеевич Пушкин (а иначе откуда обязательное упоминание рядом с именем и отчества), и Козьма Прутков с капитаном Лебядкиным. В последние годы, когда он уже закрепился в статусе классика современной поэзии, стал отчетливее выявляться его собственный облик, скрываемый за бесконечными творческими масками. И это был облик настоящего интеллектуала, к чьим высказываниям о литературе и искусстве всегда прислушивались даже те, кого нельзя было удивить истошными воплями "кикиморы". Стремительно бронзовеющим коллегам он напоминал о привкусе шутовства в серьезном писательском ремесле.