В Камерном зале Дома актера на Арбате прошел Вечер мимических балетов театра "Особняк" из Петербурга. Играли "Искушение святого Жерома" и "Петрушку". Придумал, оформил, поставил спектакли и сыграл в них главные роли Игорь Ларин.
Полгода назад в этом же зале Ларин показал свой моноспектакль "Мой первый друг..." по запискам Пущина о Пушкине. И поразил воображение публики мгновенными перевоплощениями, меткими зарисовками и вдохновенной дерзостью, с которой он превратил великого поэта в легкомысленного вертопраха и шалуна, а преданного друга — в идейного ветерана и гражданина.
Ларин вообще не испытывает робости перед культурными мифами, он любит их проверять своими сегодняшними мерками и вынуждает к диалогу на равных. Такая недоверчивость многим кажется не более чем хулиганством. Поэтому и в пушкинском спектакле Ларина, и в его версиях "Преступления и наказания", "Грозы", "Вишневого сада" кто-то увидел лишь пустое зубоскальство, а самые бдительные — злодейское покушение на любимые, но запыленные святыни. Между тем в ларинских фантазиях нет и тени агрессии, мстительного желания самоутвердиться на руинах культуры. Его театральные сочинения отступают не просто от того или иного сценического канона, но от всех одновременно. Вот и теперь он продемонстрировал спектакль необычного жанра, который сразу не определишь: название "мимический балет" объясняет его лишь отчасти.
Черная пластическая комедия "Искушение святого Жерома" навеяна мотивами живописи Босха и Брейгеля. Наивный святой оказывается в обществе трех мертвецов, уже тронутых тлением. Это жутковатое, но и комическое трио — Тамара Крехно, Ольга Тетерина, Дмитрий Поднозов — разыгрывает этюды из жизни загробного мира, вплоть до поедания разлагающейся плоти. Извивающиеся, скрюченные покойники обступают простоватого Жерома. Нехитры и ужасны поджидающие его опасности: от колодки на шее до тесака над затылком. Этот кишащий потусторонними сладострастниками и детскими страшилками мир соблазняет и обволакивает святого. Но непреклонный, блаженный Жером, устоявший перед искушениями, смешон так же, как и трупы-убийцы. Гротескная, некросатирическая трактовка стойкости и искушений оказывается вполне в духе босховской демонической фантастики.
Пластическое гримасничанье (хотя здесь и в помине нет босховско-брейгелевских темных дебрей) отзывается и в "Петрушке", для которого Ларин выбрал музыку Шнитке. Короткий и светлый спектакль поставлен как лихой и радостный русский гиньоль с лубочными фигурами нищего, городового, попа. Украденная у Петрушки кукла-невеста возвращается к нему, уже пройдя по рукам. С неизменной наивной гримасой на лице он обезглавливает ее, убивает обидчиков и наконец протыкает себя березовым колом. Но все это, оказывается, понарошку — герои воскресают и отплясывают бодрый финальный танец.
Иронические игры Ларина неожиданны. Глумливость переплетается в них с простодушием, незамысловатость с изощренностью. Его спектакли — ответственное и осмысленное дураковаляние, возвращающее театру ощущение свободы. Поэтому они и выбиваются из общего ряда, но стоят не на обочине и не на задворках, а просто — особняком.
РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ