рассказывает Милена Орлова
Только отгремели традиционные июньские "русские" торги в Лондоне с их рекордами, коллекционеры вроде расслабились до следующей, декабрьской, сессии аукционов — и вот пожалуйста, опять рекорд, откуда не ждали.
Не участвующий в русском пуле аукционов (в который входят регулярно проводящие специализированные "русские" торги Sotheby`s, Christie`s, Bonham`s и MacDougall`s) аукционный дом Phillips de Pury & Company взял и продал в Лондоне на интернациональных торгах искусства XX века картину Ильи Кабакова "Номер "люкс"" 1981 года (как будто срисованную с буклета советской гостиницы) за £2 млн то есть примерно за $4 млн. Тем самым сделав уехавшего из СССР еще в 1989 году известного иллюстратора детских книг и главного авторитета подпольной группировки московских концептуалистов самым дорогим послевоенным российским мастером. И если многие "русские" рекорды последнего времени кажутся неоправданными, то про кабаковские миллионы ничего, кроме "справедливость восторжествовала", и не скажешь.
До этого год в лидерах держался Дмитрий Краснопевцев с миллионом долларов, внезапно заплаченных за его "Натюрморт" 70-х годов пожелавшим остаться неизвестным, но почти наверняка русским коллекционером. Этот миллион выглядел тем более удивительным, что при всех своих достоинствах покойный Дмитрий Краснопевцев относился к разряду тишайших художников-маргиналов, а цены на работы его коллег на аукционах не поднимались выше $100 тыс. Если, конечно, не брать в расчет необъяснимые 400 с лишком тысяч за "Фундаментальный лексикон" Гриши Брускина, ставшие сенсацией легендарного московского "Сотбис" 1988 года и сделавшие малоизвестного живописца мировой знаменитостью (забавно, но московский аукцион вел тогда Симон де Пюри, видимо, с переменой места работы не утративший легкость руки).
С Ильей Кабаковым все ровно наоборот — в интернациональных кругах он стал известен чуть ли не в конце 60-х, когда слухи о существовании в СССР тайного диссидентского искусства стали проникать за железный занавес, а к концу 70-х за границей Илья Кабаков уже имел вполне солженицынский статус столпа и мозга неофициального русского искусства. При этом Кабаков ухитрился не поссориться с советской властью, сделать совсем неплохую "официальную" карьеру иллюстратора и уехать из страны ровно тогда, когда это уже выглядело не политическим жестом, а долгосрочной творческой командировкой. В связи с отъездом художника Кабакова остроумцы поминали популярный тогда роман писателя Кабакова "Невозвращенец".
Запад принял художника на ура — и не только благодаря репутации оппозиционера и "певца советских коммуналок". В 90-е, на воле, Кабаков сумел реализовать давно лелеемые им планы масштабных "тотальных инсталляций", своего рода театральных декораций к виртуальным пьесам — про человека, который улетел в космос из коммуналки, про семью, уютно обжившую общественный туалет с "очками", про пионерский лагерь, напоминающий дворец китайского императора (за эту инсталляцию он получил "Золотого льва" на биеннале в Венеции в 1993 году), про случай с протекшей крышей в провинциальном музее и про другие по-хармсовски странные случаи из жизни.
Все эти эффектные инсталляции, ради которых часто строились стены и крыши, как нельзя лучше вписывались в концепцию современного искусства как парка аттракционов, возобладавшую в мире в 90-е годы и популярную до сих пор. Кабаков отметился на самых почетных выставочных площадках вроде Центра Помпиду и в XXI век вошел почитаемым музейным классиком-космополитом, чья стилистическая принадлежность (то, что сейчас делает маэстро, концептуализмом назвать язык не поворачивается) и национальность уже никого особо не волнуют. Кстати, на нынешней Венецианской биеннале чета Кабаковых (художник, осевший в Америке, блюдет политкорректность — признал свою вторую жену Эмилию соавтором) была представлена на международной выставке в Арсенале как украинцы — на том основании, что Кабаков родился в Донецке, хотя мы-то знаем, что всю сознательную жизнь до отъезда он провел в Москве.
Признание на художественной родине, как это у нас водится, сильно запоздало по сравнению с мировым — первая персоналка Кабаковых состоялась лишь два года назад, но зато сразу в Эрмитаже, в Генеральном штабе. Совсем недавно мэтр с супругой посетили инкогнито и Москву — говорят, вели переговоры о выставке. Словом, осталось только дать Илье Иосифовичу Государственную премию и членкорство в ныне прогрессивной Академии художеств — и картина триумфа была бы полной. Если бы не одно "но" — аукционные цены на самого знаменитого в мире арт-выходца из СССР были как-то обидно низки. То есть не то чтобы стыдно низки, а низки по сравнению с его экстраординарным положением. Другие герои его ранга и поколения — немец Герхард Рихтер, американец Джаспер Джонс или британец Люсьен Фрейд — уже давно ходят в аукционных "миллионерах", а наш бывший соотечественник фигурировал в лучшем случае в стотысячниках.
Поэтому продажа на Phillips хоть и стала сюрпризом, но сюрпризом давно ожидаемым — который наконец оправдал существование аукционов как вполне конкретного, денежного, мерила художественной ценности того или иного персонажа истории искусства. А то получалось, что выстроенная критиками и музеями иерархия главных имен и рыночная табель о рангах в отношении русского искусства вопиюще не совпадают, создавая неприятную путаницу в умах. Как в старом анекдоте — если ты такой хороший художник, то почему так мало стоишь? Даже делая скидку на случайность аукционных подборок (что принесли, то и продают) и понятный на живых торгах ажиотаж — самолюбивые покупатели, если уж схлестнутся, то торгуются до последнего,— поверить в результаты некоторых аукционов человеку, хоть раз заходившему в Третьяковку, было никак невозможно. Неужели художник Репин в десять раз дешевле (читай — хуже) художника Богданова-Бельского, а редчайший Павел Филонов для истории в три раза менее ценен, чем наводнивший все коллекции Иван Айвазовский?
Список таких ценовых несуразиц можно было продолжать и продолжать, но сейчас интереснее другое: рекорд Кабакова — это случайное попадание в яблочко или все же закономерность? Второе место среди самых дорогих послевоенных российских художников в результате тех же филлипсовских торгов занял Эрик Булатов (примерно $2 млн за хрестоматийную картину "Не прислоняться" 1987 года, где надпись из московском метро перекрывает левитановский по духу пейзаж), что в пользу закономерной версии — Булатов тоже классик, тоже мирового значения, тоже из патриархов. А вот третье место Евгения Чубарова (?692 тыс. за абстракцию 1994 года) — это что? Думается, все же типичный аукционный промах, пуля в "молоко". Хотя кто знает — не исключено, что историю искусства скоро придется переписывать, сверяясь с последними сводками с полей аукционных сражений.