премьера театр
Фестиваль искусств "Черешневый лес" представил свой новый проект — "Квадратные круги", пьесу британского поэта, драматурга и режиссера Тони Харрисона, поставленную им в театре Юрия Любимова на Таганке. На спектакле побывала АЛЛА Ъ-ШЕНДЕРОВА.
Даже беглого знакомства с биографией Тони Харрисона достаточно, чтобы понять, почему создатель "Таганки" впервые за четверть века пустил за режиссерский столик своего театра чужака. Свой первый поэтический памфлет поэт опубликовал в 1964-м, тогда же, когда в Москве открылся любимовский театр. С тех пор каждая поэма господина Харрисона, пацифиста и последователя Брехта, умудрявшегося соединить современную уличную речь с античными гекзаметрами, будоражила добропорядочное английское общество точно так же, как легендарные спектакли Любимова дразнили власти СССР.
В начале 90-х, во время первой войны в Персидском заливе, когда Ирак планомерно "зачищал" Кувейт, Харрисон писал пьесу об абсурдности войны и двойственности любого научного открытия. Он припомнил Джеймса Пакля, придумавшего разрывные квадратные пули (от них должны были умирать мусульмане, христианам же предназначалась более легкая смерть от круглых), и изобретателя Фрица Хабера, мечтавшего накормить человечество. Сперва он открыл азотные удобрения, а потом — ядовитые газы как оружие массового поражения. Еврей по вероисповеданию и верный сын кайзеровской Германии по убеждению, Хабер полагал, что поможет немцам навсегда покончить с войнами. Но история глумлива: через пару десятков лет его изобретение использовалось в газовых камерах.
Миротворцами, по Харрисону, считали себя и сэр Хайрем Максим, создатель пулемета "Максим", и его младший брат Хадсон, автор особых видов взрывчатки. В пьесе "Квадратные круги" все они стали страдальцами, обреченными вечно искать себе оправдания. Поскольку в ходе мировых войн мужчины себя дискредитировали, роли ученых Тони Харрисон доверил женщинам, а трагические монологи написал как лимерики: "Как надышишься газу, / Расхохочешься сразу, / Если сам еще трупом не стал".
Текст в его спектакле раскладывают на голоса, как ораторию, выбивают из строк чечетку, иллюстрируют слова о "волшебнице химии" фокусами с шелковыми платками, меняющими цвет. Да и сам мир, по Харрисону, многолик и переменчив: работницы фабрики, выпускающей пулеметы "Максим", в любой миг могут преобразиться в сестер милосердия, а после обернуться чопорными учеными в цилиндрах и фраках. Важную роль здесь играет и женский ватерклозет, который, оказывается, тоже виновен в наших бедах — почва, оказывается, истощилась от отсутствия нашего дерьма. Белая туалетная кабинка да огромные черные цилиндры по бокам сцены — вот и все декорации.
Почти столь же аскетична и режиссура. Остро чувствуется, что господин Харрисон все-таки больше поэт, чем постановщик. Главное в его спектакле — стихотворный и музыкальный ритм. Ритм же действия замедлен слишком долгой завязкой и многословными монологами про химию. Вообще, победительницами из спектакля выходят молодые актрисы "Таганки". Наряженные во фрачные пары, с придающим лицам неженскую жесткость гримом, они не только элегантно выглядят, держат стихотворный ритм, лихо степуют и прекрасно поют, но и заставляют витиеватый, труднодоступный текст пульсировать и искриться.
У каждого свой образ и своя маска. Схоронивший жену-самоубийцу Фриц Хабер (Анна Агапова) зловеще сдержан и сух. Читающий лекцию по истории химии фон Либих (Ирина Линдт), напротив, легок и артистичен — на его совести нет ни отравляющих газов, ни оружия. Хайрем Максим (Лариса Маслова) полон горького раскаяния, а его младший брат Хадсон (Алла Смирдан) хулигански напорист. Пикировка братьев, вовлекающих в свой спор зрителей,— самый живой момент спектакля. Дело не только в остроумной игре Аллы Смирдан, наделившей своего ученого мужа хрипловатым альтом и повадками мальчишки-задиры. Но еще и в том, что на ее долю выпали наиболее удачно переведенные Николаем Голем куски текста, в целом явно проигрывающего оригиналу.
Несовершенный перевод да лобовой миротворческий пафос, напоминающий уроки мира в советских школах,— главные недостатки спектакля. Но когда слышишь ясные голоса актрис, чувствуешь на себе их пронзительные взгляды (так ломать "четвертую стену", напрямую общаясь с залом, умели и умеют только на Таганке), забываешь и про перевод, и про пафос. Потому что поверх пьесы театр пишет свой собственный сюжет.
В прежние, легендарные годы "Таганка" всегда была мужским театром: Любимов и Боровский, Высоцкий и Золотухин, Губенко и Филатов. Нынешнее поколение актрис, похоже, намерено взять реванш. Они не только доказывают жизнеспособность театра Юрия Любимова, но и подтверждают феминистскую идею пьесы господина Харрисона: последний шанс человечества на спасение — доверить все мужские роли женщинам.