Зло вне конкуренции

Вторая неделя Каннского фестиваля принесла вал громких премьер. О самых ожидаемых из них, включая внеконкурсный фильм Кирилла Серебренникова «Исчезновение Йозефа Менгеле», рассказывает Андрей Плахов.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

Новый опус Уэса Андерсона «Финикийская схема» принят спокойно. Увязший в формализме режиссер хотя и снял очередную фантасмагорию, но насытил ее актуальными аллюзиями, если угодно, даже на Трампа с его манией «сделок». Гильермо дель Торо в роли капиталистического магната Корды воплощает неистребимый дух мегакапитализма. Его частный самолет взрывается и падает в кукурузное поле, но сам он и не думает умереть, поскольку является мифологическим героем, и продолжает заниматься деловыми «схематозами», попутно решая вопросы преемственности бизнес-династии и отношений с многочисленной родней, недругами и конкурентами. Он также попадает в совсем уж мифологические сны, библейских героев которых играют Билл Мюррей, Уиллем Дэфо и Шарлотта Генсбур. А в гламурно-дизайнерском стиле фильма Андерсона критики обнаружили парадоксальное сходство с миром Сергея Параджанова.

«Альфа» Жюлии Дюкурно, одна из самых ожидаемых картин фестиваля, оказалась досадной неудачей каннской лауреатки.

В ее четырехлетней давности «Титане», удостоенном «Золотой пальмовой ветви», была энергия, которой «Альфе» хватает только на первые десять минут. Далее два часа длится мутная история тринадцатилетней школьницы (Мелисса Борос), которую мама-врач (Голшифте Фарахани) пытается спасти от угрожающего ей заражения СПИДом. Эти страхи больше воображаемы, чем реальны, но основаны на том, что мамин брат-наркоман (Тахар Рахим) стал жертвой этой болезни, жестоко прошедшейся по Франции конца ХХ века — эпохи, на которую пришлось детство Дюкурно. После того как Альфе сделали татуировку подозрительной иглой, в ней начинают не только дома, но и в школе видеть возможную носительницу вируса — так фильм с минимумом достоверности описывает атмосферу паники и паранойи тех лет. Основное внимание сосредоточено на внутреннем мире юной героини, состоящем из окрашенных красно-синими цветами видений, воспоминаний и снов. Она живет в болезненном конфликте со своим неполовозрелым телом и токсичным окружением, а ее испуг питается лицезрением жертв СПИДа — бывших человеческих тел, высохших и превратившихся в каменные статуи. Именно эти китчевые образы в духе боди-хоррора оказываются самыми назойливыми в фильме, деградирующем подобно тем самым телам под агрессивно звучащую музыку Ника Кейва и несчастного Бетховена, чью Седьмую симфонию давно пора запретить использовать кинематографистам под угрозой санкций за профнепригодность.

Еще одним потенциальным фаворитом конкурса считалась «Простая случайность» легендарного иранца Джафара Панахи, многие годы подвергавшегося репрессиям на родине.

Его приезд на Каннский фестиваль сам по себе стал сенсацией, но фильм вызвал противоречивые чувства. Рабочий гаража Вахид, отсидевший в тюрьме, похищает попавшего в ДТП Эгбала, роет ему могилу и хочет заживо похоронить. В одноногом водителе с протезом он узнает спецслужбиста-садиста, который пытал его и разрушил жизнь, но не будучи до конца уверен, он привлекает других бывших узников режима, чтобы стопроцентно опознать негодяя. В фургоне Вахида, где в ящике томится полуживой Эгбал, оказывается сразу несколько мстителей; они носятся по городу, попадая в трагикомические ситуации и пытаясь, не перессорившись, договориться между собой. Среди этих окрашенных абсурдом ситуаций — эпизод с находящейся на сносях женой похищенного; горе-похитители спасают ее, устраивая в больницу: все же Панахи, как и большинство его героев, гуманист. Как и во многих других фильмах режиссера, большая часть действия происходит в машине, но здесь, как нигде, заметны чрезмерная анекдотичность сюжета, театральность диалогов и чрезмерно форсированной актерской игры. Вызывает вопросы и финал: он не только окрашен гуманизмом, но и может быть трактован как призыв к примирению. Не признак ли того, что Панахи все же пришлось пойти на уступки цензуре, чтобы получить разрешение представлять свою картину на Каннском фестивале?

После серии разочарований, принесенных конкурсной программой, мощным художественным впечатлением стал показанный вне конкурса фильм Кирилла Серебренникова «Исчезновение Йозефа Менгеле».

Чрезвычайно рискованный проект байопика об освенцимском враче-палаче реализован убедительно, содержание и форма, что не всегда бывает у Серебренникова, сбалансированы, и это особенно значимо, учитывая, что он впервые работал на нерусском материале. И что ему с оператором Владиславом Опельянцем достались сложнейшие съемки в Южной Америке, где десятилетиями скрывался от правосудия и от возмездия Израиля «ангел смерти». Стиль фильма, вбирающего явные и скрытые цитаты из «Белой ленты» Михаэля Ханеке, «Зоны интересов» Джонатана Глейзера и «Смерти в Венеции» Лукино Висконти, нигде не переходит в синефильскую игру или излишнюю экстравагантность — даже в бразильских карнавальных сценах. Изображение идеально синхронизировано с ритмами тревожной музыки Ильи Демуцкого. Играющий антигероя Аугуст Диль после высот, достигнутых в роли Воланда, снова выше всяких похвал: еще одна инкарнация мирового зла. Причем даже такого отъявленного злодея актер и режиссер не лишают человеческих черт, и от этого становится особенно страшно.

«Менгеле» представлен в секции «Каннские премьеры», но по уровню превосходит подавляющее большинство уже показанных конкурсных лент, а работа Диля очевидно могла бы затмить остальные претендующие на приз мужские роли. В кулуарах ходят слухи, что причиной непопадания в конкурс оказалось несоответствие картины «повестке», частью которой стала заявленная на открытии фестиваля солидарность с палестинскими жертвами израильских спецопераций. Так или иначе, фильм нашел престижную премьерную площадку.

Андрей Плахов