О том, зачем медицине необходим вывоз за рубеж биообразцов человека, насколько это законно и остановит ли запрет на транспортировку биоматериала "биотеррористов", корреспонденту Ъ ЮЛИИ Ъ-ТАРАТУТЕ рассказал заместитель директора Федерального центра детской гематологии АЛЕКСЕЙ МАСЧАН.
— Объясните, пожалуйста, кому необходим международный обмен биообразцами.
— Существует три основные группы пациентов. Самая многочисленная — участники международных клинических исследований новых эффективных лекарств. Вторая группа — больные, которые нуждаются в установлении диагноза. А третья состоит из пациентов, нуждающихся в пересадке костного мозга.
— Существует мнение, что клинические исследования — это не медицинская помощь, а фармакологический бизнес. Так ли это?
— Еще есть миф о том, что при помощи клинических исследований капиталисты умерщвляют славян в кровожадных империалистических целях. На самом деле клинические исследования — огромное благо для пациентов, которые получают доступ к самым современным лекарствам. Человек одновременно и лечится, и исследуется. Причем фирма предоставляет ему самое современное лекарство бесплатно.
— Вы сказали, что вывоз биообразцов необходим для определения диагноза. Почему его нельзя поставить в России?
— Речь идет о болезнях, для которых диагностики в России просто не существует. Это, например, касается больных с генетическими синдромами. Бывает так, что во всем мире на конкретном редком заболевании специализируется всего одна лаборатория. У нас в клинике лечится ребенок из Свердловской области с редким вариантом иммунодефицита. Ген его был открыт три года назад. Исследование этого гена ведется лишь в одном университете в Европе — в Гамбурге. Его кровь была отправлена туда, и по результатам диагностики ему назначили прогрессивное лечение. Главным образом мы отправляем за рубеж на диагностику кровь пациентов с иммунодефицитом. Причем делаем это регулярно — не реже пятнадцати раз в год.
— Большинство пациентов вашей клиники относятся к третьей группе, чья кровь отправляется на Запад для подбора доноров костного мозга. Как происходит подбор доноров?
— Это устроено следующим образом. Мы выполняем новое высокоточное исследование крови кандидата на пересадку костного мозга, так называемое типирование. Это исследование ДНК пациента для выявления пар трансплантационных генов — ответственных за неотторжение трансплантанта. Потом отправляем кровь в специализированную западную клинику, поскольку результаты наших исследований должны быть подтверждены, сертифицированы европейской лабораторией. Потом данные исследования вводятся в международную поисковую систему доноров, которая работает с регистрами, банками данных доноров в разных странах мира. Мы работаем с поисковым центром "Стефан Морш Штифтунг" в Германии. Нам выдается результат — для нашего пациента есть такое-то количество потенциально совместимых доноров. Мы выбираем того, кто подходит в большей степени,— ищем совпадение по полу, вирусным показателям, группе крови.
— В России нет своего банка доноров?
— У нас есть регистры, но маленькие, не способные отвечать нашим потребностям. Это ведь никогда не было интересно государству. Их не финансировали. Для создания полноценного банка доноров в России нужны начальные затраты порядка $20 млн. Это в расчете на 50 неродственных пересадок в год. Теперь посчитайте, что дешевле: создавать с нуля новый регистр или брать европейских доноров по цене €15-17 тыс.
— А вы биотерроризма не боитесь? Ведь по одной из версий, именно из-за такой угрозы и ввели запрет на вывоз биообразцов.
— В международной поисковой системе порядка 10 млн доноров. И никто ни разу не задумался об угрозе биотерроризма. Я, конечно, не специалист. Но генетики, с которыми я говорил, рассказывают, что это из области фантастики. Если верить в ведущиеся разработки, надо запретить не только выезд за рубеж россиян, но и въезд в страну иностранцев. Вдруг они пойдут в Сандуновские бани или устроятся уборщиками в парикмахерские, чтобы волосы собирать.
— Правда ли, что свои биообразцы на Запад отправлял спикер Совета федерации Сергей Миронов?
— Абсолютная правда. В январе прошлого года в нашем институте проходила акция для пополнения регистра доноров в помощь раковым больным. Сергей Миронов тогда сдал свою кровь, она была обезличена, под номером. Этот номер известен только ему и еще одному человеку в регистре. Он тогда был страшно горд и счастлив. И, в общем, было чем гордиться — сдал кровь на благое дело.
— А правда, что одного из ваших пациентов, которому делалась операция по пересадке костного мозга, а значит, образцы его крови вывозились на Запад, курировал лично президент Владимир Путин?
— Да. Это двенадцатилетний Дима Рогачев. Ему сделали пересадку от немецкого донора здесь, в Москве. Благодаря вмешательству президента мы смогли достать ребенку самые новые лекарства, то есть наш институт мог применять не зарегистрированные в России новые препараты, которые очень помогли.
— Чем же, по-вашему, все-таки вызван запрет на вывоз биообразцов?
— Если это опасение биотерроризма, то это бред, возведенный в ранг госполитики. Я все же склоняюсь к версии, что кто-то просто хочет выжать денег из фармацевтов, чтобы они откупили возврат разрешения на вывоз биообразцов.
— А есть пробелы в законодательстве, которое регулирует вывоз образцов крови?
— Мы делаем это по временному положению Минздравсоцразвития о вывозе биообразцов "в рамках научного сотрудничества". Регулярно получаем разрешения в Минздравсоцразвития, потом "штампуем" их в Госнаркоконтроле. В последнем ведомстве никогда не было препятствий, а в министерстве — сколько угодно. Они всегда боятся, что выдают разрешение неправомочно. То есть, по сути, вывоз биообразцов по нашему случаю не был запрещен, но и не был разрешен.
— Как вписать вас в закон?
— Нужно прописать выдачу разрешений для вывоза образцов крови, например, для выполнения диагностических исследований. То есть надо уточнить закон, а не запрещать вывоз. Речь ведь идет не о промышленных масштабах — для нужд неродственной трансплантологии вывозится 180-250 образцов в год. Для диагностики — столько же. Большие объемы существуют только в клинических исследованиях.
— Как, по-вашему, будет развиваться ситуация с запретом?
— Сложно сказать. Непонятно, кто вводил запрет. А значит, непонятно, кто его должен снимать. Госчиновникам следует помнить, что запрет — это очередной шаг назад в отечественной медицине, остановка в развитии многих прогрессивных технологий. Еще одно преступление в бесконечной череде медицинских преступлений, которые государство совершает против своих людей.