В Малом театре при полном аншлаге состоялась премьера спектакля "Преступная мать, или Второй Тартюф". Постановку пьесы Бомарше осуществил Борис Морозов.
Интрига и нравоучение — вот два начала, из которых выросла эта пьеса. И если захватывающий сюжет как основа добротной драматургии сегодня по-прежнему в цене, то открытого морализаторства театр сторонится уже давным-давно. Между тем сцена Малого — одно из тех чудом сохранившихся мест, которые — несмотря ни на что — допускают естественные интонации патетики и нравственных уроков. В зале Дома Щепкина публика воспринимает их без цинизма и с сочувствием.
"Преступная мать" завершает драматическую трилогию Бомарше. Тут по-прежнему действуют главные герои "Безумного дня", но только постаревшие на двадцать лет. Остепенившимся предстает и автор: здесь нет уже того бешеного ритма и задора, что переполняли предыдущие комедии, да и сюжет не столь запутан и хитроумен. Советское театроведение объясняло: под конец жизни у Бомарше притупилось классовое чутье, именно поэтому слуги в "Преступной матери" бескорыстно преданы графу и превыше всего для них благополучие дома Альмавива. Благополучию этому угрожает интриган и подлец Бежеарс. Свои козни он плетет не на пустом месте: и у графа, и у графини на совести по супружеской измене и по внебрачному ребенку. Эти выросшие дети теперь любят друг друга; их-то счастью и угрожает Бежеарс.
То, что порок будет наказан, ясно с самого начала. Последние слова пьесы — "Изгнать из семьи негодяя — это великое счастье" — театр поместил в программке перед списком действующих лиц, как когда-то Бомарше их же вынес в эпиграф предисловия. Но знание о развязке не обесценивает поворот сюжета, тем более что актеры — а солируют в спектакле звезда Малого Нелли Корниенко, Василий Бочкарев, Евгения Глушенко, Виктор Павлов — играют с видимым удовольствием.
Злодей, скрепляющий сюжет, не дает забыть о подтачивающих семью прошлых грехах. Поэтому его изгнание устраняет опасность, но само по себе восстановить семейное согласие не может. Примирение героев возможно только если они простят друг друга. Пафос примирения супругов и витающий над ним пафос всеобщего примирения и прощения, конечно, сентиментален. Но ведь метасюжет о выяснении родительских прав, который нынче благодаря телесериалам стал самым популярным, на телеэкране разрешается куда как примитивнее. Поэтому воцарение супружеской идиллии, сопровождаемое рассуждением о ценности нежных привязанностей, звучит как неопровержимая и глубокомысленная мудрость. Радуешься за зрителя, все еще способного воспринять ее без насмешки, и за театр, не гнушающийся преподать простой воскресный урок.
Взвесив на невидимых весах фабулу и мораль, Борис Морозов точно определил ценность и того и другого. Выбранная мера серьезности такова, что она с равным успехом и оберегает актеров от разрушительной иронии и не делает подозрительно наивной их увлеченность происходящими событиями. При том они не злоупотребляют выгодными комедийными красками. Впрочем, к финалу оказывается, что определенный заряд лукавства в спектакле все-таки есть, но и он оказывается к месту. Тем более что огромные светящиеся часы в глубине сцены отсчитывают не драматургическое время, а реальное, зрительское — с семи до без пятнадцати десять вечера.
РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ