концерт музыка
В Концертном зале имени Чайковского прошел концерт оркестра "Новая Россия", новостями которого стали скрипачка Елена Ревич в качестве серьезной концертной солистки и дирижер Теодор Курентзис в качестве интерпретатора русской классики. Слушала ЕКАТЕРИНА Ъ-БИРЮКОВА.
Программа концерта представляла собой компромисс между традициями и новаторством. По части традиций была Вторая симфония Рахманинова. Но до того слушателям необходимо было отведать нечто гораздо менее знакомое и мелодичное — Второй скрипичный концерт Бартока. Это масштабное, позднее, очень плотное по мысли и языку сочинение венгерского классика, написанное им в 1938 году незадолго до эмиграции в США. Оно относится к вершинам концертного жанра ХХ века, но в нашей ситуации все еще проходит по статье "расширение репертуарных горизонтов".
Маэстро Теодор Курентзис, впрочем, этим любит заниматься как никто. И партнерша по сцене ему нашлась тоже понимающая. Скрипачку Елену Ревич мы много лет знали как первую скрипку "Солистов Москвы" Юрия Башмета. В последнее время она активно занимается сольной карьерой. Преодолеть этот метр — от концертмейстерского стула до сольного места на сцене слева от дирижера, пожалуй, сложнее, чем несколько метров от последнего пульта скрипок до первого. И в игре госпожи Ревич чувствуется эта правильность отличницы с первой парты, которая позволяет ей служить примером для всего класса, но которая мешает наплевать ей на все, что творится за спиной, и улететь куда-нибудь вместе с музыкой. Тем не менее сложнейшая сольная партия была сыграна внятно, уверенно, с большим чувством вкуса и стоическим пренебрежением к главной проблеме этого вечера — отсутствию кондиционеров.
Господин Курентзис, которого более привычно видеть нависшим над солистом-вокалистом и беззвучно поющим вместе с ним каждый звук, здесь, в жанре инструментального концерта, держался гораздо более чинно, на солистку даже ни разу не взглянул, возможно, доверяя ее оркестровой дисциплине, по-джентльменски ушел в ее тень и занялся корректным аккомпанементом, хотя и не упустил тех считанных мест, где можно было выпустить оркестр на волю. Но вообще это был не тот Курентзис, который вызывает столько споров, любви и ненависти.
Такой Курентзис начался во втором отделении, когда зазвучало наше русское все — Вторая симфония Рахманинова. Можно поздравить маэстро с удачно складывающимися отношениями с оркестром "Новая Россия". Это не первая их встреча, и оркестр явно привыкает к прихотливым фразировке и дыханию, дробности, неожиданным замедлениям и остановкам, взлетам и падениям — в общем, тем особенностям, которые уже можно назвать фирменным стилем дирижера Курентзиса.
Встряхивать классику — это еще одно любимое занятие молодого маэстро наряду с расширением горизонтов. И вот очередь дошла до Рахманинова. Главной целью, которая прочитывалась в трактовке Теодора Курентзиса, я бы назвала борьбу со слюнявостью, что вовсе не отрицает эмоциональности. Но она возникает по другому поводу, чем обычно, и в других местах, чем обычно. Лучше всего это у него получилось в первой части симфонии, где обнаружились высокие оперные страсти, и в третьей, превращенной почти в литургическую музыку. Собственно, третья, медленная часть и стала главным пунктом назначения, из-за которого вечер, проведенный в неприличной жаре, все же можно считать не зря потраченным.
Причем наибольшей выразительностью обладало не хрестоматийное начало этой части, где загадочная русская душа разливается по бескрайнему русскому раздолью, а кульминационное проведение темы, звучащее почти как символ веры, и истаивающий, бесплотный, заоблачный финал. Совершенно неожиданно эта музыка напомнила о знаменитом Adagietto Малера из его Пятой симфонии. Даже пришлось залезть дома в справочник и обнаружить, что малеровская симфония появилось в 1902 году — всего пятью годами раньше рахманиновской.