«Когда о моем клубе знают даже в Якутии — это и есть власть»

1 мая клуб «Ионотека», который с 2015 года считается главной площадкой петербургского андеграунда, отмечает свой 10-летний юбилей. Место, где начинали команды «Буерак», Ploho, RSAC, «Убийцы Crystal», «Казускома», Sonic Death, Shortparis, «Щенки», IC3PEAK, певицы Гречка и Альбина Сексова. «Ъ-СПб» поговорил с его основателем Александром Ионовым — о DIY-бизнесе, конфликте с Лехой Никоновым, панк-патриотизме и о том, почему его самого не возьмут в агенты ФСБ.

— Правильно я понимаю, что для клуба, даже успешного, 10 лет — это серьезный срок? Слышал, что многие промоутеры даже специально стараются закрыть проект чуть ли не на пике, чтобы оставить таким образом о нем только хорошую память. Думали об этом?

— Вы говорите о хорошо продуманных, спланированных бизнес-ходах — «выйти из игры вовремя», но «Ионотека» — это феномен, лишенный какой-то бизнес-логики. Это история, скорее, про эмоции и непредсказуемую человеческую сущность. Мы не следуем каким-то правилам. Единственная мысль, которая меня посещает,— это то, что после закрытия «Ионотеки» большинство молодых начинающих музыкантов будут брошены на растерзание ушлым бизнесменам, дельцам от музыки, которые ожидаемо начнут насиловать музыкантов, выбивая из них деньги всеми возможными способами. Мы работаем иначе.

— Приходится слышать, что «Ионотека» скатилась?

— Да, я слышу это постоянно, и в этом сущность человеческого восприятия. Помните такую присказку: «Раньше и трава была зеленее»? Так ворчит практически каждое поколение! А еще это очень российское явление. Эдакий русский эйджизм. На Западе я такого не видел.

В России тебе исполняется 25 — и вдруг ты начинаешь с осуждением смотреть на все, чем занимался в 18. Все это странно. Это какая-то self-ненависть на самом деле.

Вот смотрите: в 30 лет я любил на скамеечке выпить баночку крепкого пива и закусить желтым полосатиком. Мне сейчас за 50, и я предпочитаю сходить в хороший ресторан, заказать филе-миньон с кровью. Значит ли это, что я буду осуждающе смотреть на всех ребят с банкой пива? Содрогаться от воспоминаний? Нет, вообще нет. Я улыбнусь, вспомнив «лихие годы»! Но я лично наблюдаю, как людей просто корежит от воспоминаний, что они когда-то ходили в странный андеграундный клуб, танцевали, сходили с ума, слушали музыку, а теперь сидят в офисах и думают про ипотеку. Меня все это поражает. Это болезненные явления, какие-то комплексы. Я искренне желаю людям проще относиться к разным фазам своей жизни, принимать и по-своему любить все, что было, есть и будет.

— Говоря о посетителях «Ионотеки», принято понимать совсем тинейджеров, но позвольте! Мне приятель, которому уже нормально за 30, как-то сказал: «Знал бы ты, как я в свое время в "Ионке" отжигал!» Да и те, кому в 2015-м было 18, наверное, уже ту самую ипотеку выплачивают. То есть «Ионотека» — это все еще место, ориентированное в большей степени на подростков?

— Я много раз говорил, что «Ионотека» — это место для любого человека, вне возраста. У нас вообще отсутствует какая-либо дискриминация — ну, кроме возрастных ограничений в ночное время, по закону. Изначально клуб был создан для музыкантов — как ответ на все заведения Петербурга, где администрация и организаторы наживаются на артистах. Мы изменили систему. Но потом оказалось, что молодежи вообще некуда податься — и они пришли в «Ионотеку». И тут мы не стали устанавливать фейс-контроль или какие-то драконовские правила — просто дали людям быть самим собой. Это иногда чревато вандализмом. За 10 лет в наших туалетах так и не появилась туалетная бумага! Почему? Вандализм!

Диспенсеры для туалетной бумаги вырывают из стены в первые пару часов любого концерта — это настоящий панк-рок!

Мы выбираем свободу, а не домашний уют, а на баре всегда можно взять бесплатные салфетки для любителей сходить в туалет! (Смеется.) Что касается подростков, то я покривил бы душой, если бы не признал, что основная драйвовая сила нашего клуба — это, конечно, отчаянная молодежь. Если вы начнете изучать историю музыкального бизнеса, то поймете, что именно молодые ребята и двигают все эти цифры, чарты, топы. Кто сходил с ума на первых концертах The Beatles? Посмотрите черно-белую хронику: там нет никого старше 21! Мало что изменилось: музыку слушают и двигают молодые — это их жизнь. Презрительно относиться к «малолеткам» может только несведущий в музыкальной индустрии человек.

— Спрашивать вас, сколько зарабатывает «Ионотека», вообще есть смысл?

— Астрономических сумм тут не было и нет. Это, по сути, DIY-бизнес (аббревиатура лозунга Do It Yourself — «Сделай это сам».— «Ъ-СПб»). У нас на весь клуб около восьми сотрудников — и то посменно. Тем не менее мне все почему-то завидуют и постоянно обсуждают несметные богатства за моей спиной. Чем дольше я работаю в этой области, тем больше мое разочарование в людях. Это грустно. Мне кажется, даже приматы испытывают меньше зависти и злобы друг к другу, чем люди.

— Но все же вы бизнесмен. Как получается не уйти в минус, занимаясь таким панковским по духу проектом столько лет? Неужели только бар?

— Да, основная прибыль идет от бара, продажи пива и коктейлей. И, кстати, я иногда ухожу в минус с другими проектами. Например, организую туры молодых артистов по стране — это выходило или в ноль, или в небольшой минус. Но в то же время при помощи таких поездок бренд «Ионотека» врывался практически в любой город: от Ижевска до Балаково или Тольятти — и нас там запомнили. Власть и влияние важнее денег, а когда о моем клубе знают даже в Якутии — это и есть власть.

— Расширение «Ионотеки» или создание параллельно еще одной площадки несколько иного формата не маячит на горизонте?

— Такие предложения иногда появляются, но я предпочитаю концентрироваться на насущном. Предпочитаю реализм. Я знаю точно, что ситуация в Москве с клубами отвратительная: молодым артистам негде играть, все очень дорого и направлено не на искусство, а на откровенное издевательство над людьми. А ведь именно музыка помогает всем нам в сложный момент. Было бы логично хоть как-то дать этим цветам взойти, а не заниматься бесконечной наживой. Мои творческие планы просты: продолжать работу клуба, поддерживать молодых ребят, не ставить палки в колеса развивающимся тусовкам. Я в свое время был музыкантом, играл в группах и прекрасно знаю, каково это — быть независимым музыкантом в мире, где ты нафиг никому не нужен.

— Большинство клубов отсекает ноунеймов, а для вас, наоборот, такие ребята изначально были самым ценным материалом. Время показало, что стратегия оказалась верной, но неужели к вам можно просто прийти, что называется, с улицы? Нужно ли иметь хотя бы EP? Или пары «демок» будет достаточно?

— Ребятам, у которых всего лишь пара песен, я бы посоветовал обратиться к организаторам фестивалей молодых групп, которые часто проходят в «Ионотеке». Там есть прекрасный шанс выступить с небольшим сетом: 20–30 минут в рамках общей «солянки» начинающих коллективов. Такая группа сама по себе не соберет большое количество народа. Ну, может быть, придут десять слушателей. А вот если на фестивале играет десять таких команд, то в зале уже будет 100 человек! И это все ноунеймы, просто они вместе! Ну вот и смотрите: каждый слушатель покупает пару бокалов пива, а может быть, и больше. Средний чек — 750 рублей, производим умножение. Вот, собственно, и весь секрет нашего бизнеса.

— А лейбл Ionoff Music насколько коммерчески успешен? Как он устроен сегодня?

— Я помогаю группам с цифровой дистрибуцией, занимаюсь продюсированием, помогаю организовать концерты. Это изначально некоммерческий проект. Мне, опять же, интересно заниматься музыкой, которая только появляется, с нуля. Вы не представляете, какой огромный снобизм существует в индустрии. Отвратительное предубеждение к большинству начинающих артистов. Единственное исключение — это если вы можете швырнуть «дяде» в лицо табличку Excel с многотысячными прослушиваниями. Они понимают только цифры.

Это и есть настоящий сатанизм, когда вместо мелодии, души, творчества — люди видят только цифры. Справедливо, что бизнес — это и есть цифры, тут не поспоришь. Но зачем терять человеческое лицо?

Грустно, но любой бизнес — это просто борьба за доминантность через финансовое насилие, ничего общего с добром и любовью не имеющая. Даже за раздачей бесплатных печенюшек детям-аутистам стоит какая-то смета, влитое откуда-то финансирование, списанные куда-то налоги. Гоните прочь идеалистические иллюзии!

— Планируете ли вы возродить фестиваль «Ионосфера»?

— На данный момент я делегировал организацию фестивалей молодым ребятам в «Ионотеке». Они справляются с основной задачей — создавать большие тусовки новых коллективов. Что касается больших фестивалей… Понимаете, я просто не хочу ползать на коленях и унижаться перед хедлайнерами таких мероприятий. В России достаточно организаторов, которые умеют это делать. Я уважаю эти навыки. Но когда очередная «звезда» начинает мне впаривать про их несметные гонорары и необычайные требования, всячески вертеть носом, еще вчера прозябая в подвале — то мне лучше посидеть дома и послушать первый альбом Ramones или The Smiths.

— Ну если агрессивно-прогрессивная молодежь ходит в «Ионотеку», то где вас можно встретить? Какие заведения Петербурга, включая те, которых уже нет в помине, оставили след в вашей душе?

— Главное заведение, которое мы потеряли,— это легендарный «Бар Ж» (бар «Жопа», который когда-то открыл музыкант Сергей Шнуров) на проспекте Бакунина. Это было идеальное трэш-заведение, где волшебным образом сочетались отсутствие снобизма, андеграундная культура и отличное настроение. Вечно протекающие туалеты, в меру суровые охранники, разбитая лестница на второй этаж, мебель, вынесенная с помойки, и шикарный декор на стенах, картины в золотых рамах — это было нечто! В какие заведения хожу я? Слушайте, я вообще люблю засесть в кальянной или в каком-нибудь шалмане. Для большинства это ужасающе низкопробный вкус. Но я люблю зайти в ретро-бар «Черт Побери», послушать серф-рок и рокабилли или могу погонять бильярд и послушать диджеев в баре Branch Garage.

— Что принципиально изменилось в петербургском андеграунде за десяток лет?

— Появилась хорошая традиция самоорганизации концертов без внешних спонсоров, есть много независимых творческих сообществ, лейблов. Люди научились сами создавать инфраструктуру, поддерживающую искусство, музыку. Сейчас очень много активности онлайн: сначала был VK, теперь есть Telegram, в конце «нулевых» этого всего не было. Это в том числе и моя заслуга. Начиная с 2013 года я видел, как люди копируют мои фестивали и мероприятия.

Я был одним из первых, кто показал, что можно без бюджета сделать огромный фестиваль на несколько сцен или на коленке создать свой лейбл.

В середине «нулевых» были фестивали типа «Стереолето» — прекрасные мероприятия с миллионными бюджетами и инвесторами. И вдруг Александр Ионов договаривается с тремя клубами на Лиговке и одновременно организует три сцены с тридцатью артистами и запускает безумный 12-часовой фестивальный марафон. Без бюджета, просто сидя за ноутбуком, включив мозги. В 2014-м это было в новинку. Теперь такого очень много.

— Раскол в креативной тусовке по политическому вопросу сильно на вас повлиял?

— Я считаю, что весь этот разброд в творческом сообществе или богеме, все эти уехавшие или «пережидающие молчуны» или излишне агрессивные патриоты на другой стороне — это наш колоссальный проигрыш. И нужно это признать: враги России раскололи нашу творческую элиту и добились определенной стагнации, замешательства. Интенсивное развитие музыкальной индустрии конца «нулевых» и «десятых» — притормозилось. Но это временно: сейчас нарождается совершенно новое поколение, которое поразительно относится ко всему этому негативу о России. Это обратная реакция на бесконечную пропаганду оппозиционеров, которые годами пытались привить людям самоненавистнические настроения. В ответ на все эти тезисы в духе «Русские — орки, агрессоры, рабы», молодые ребята в «Ионотеке» на концертах вдруг начинают скандировать: «Слава России!» Когда я впервые это увидел и услышал, то был в шоке! Это было неожиданно, а ведь логика простая: в ответ на оскорбления и гнусь — встать и гордо сказать о том, что любишь свою страну.

— Весь ваш путь напоминает бунт против элитарности, где главный враг — высоколобые эстеты, креативный класс. А ваша, если не ультра, то строго патриотическая позиция не является ли проявлением того самого бунта?

— Я бы не стал причислять себя к бунтарям, разве бунт созидателен? Мне, скорее, близок образ пассионария, человека с необычным энергопотоком, направленным на создание всяческих необычных штук. Зовите меня просто демиургом! (Смеется.) Но да, мне невероятно неприятен снобизм, хотя я прекрасно понимаю необходимость этого явления.

— В чем она заключается?

— Без снобизма тоже никак нельзя. Он удерживает какие-то рамки. Например, в Сан-Франциско вы можете увидеть античные колонны коринфского ордера со скульптурами медведя на вершине. Медведь — это символ Калифорнии, если что. Но сажать его на античную колонну — это безвкусица. Вот, собственно, для этого и существует снобизм в здоровых дозах. Чтобы красота не превращалась в аляповатый хаос в руках необразованной черни. Моя золотая середина в том, чтобы удерживать баланс элитарности и откровенного трэша. Мне очень близко выражение: «Это так плохо, что даже хорошо!»

Я готов признать: когда 99% нашей креативной элиты выступили против СВО, отвергнув идею сильной России, мне захотелось сделать именно обратное. Но это было не глупое «сделать наоборот всем назло». Тут все сложнее. Я бы хотел отдельно объяснить, почему придерживаюсь патриотических позиций. История моей жизни — она не совсем традиционна, мягко говоря. В разгар Перестройки 80-х, будучи подростком, я попал из России в США и окунулся в самый безумный мир того самого «Запада» в солнечном городе Сан-Франциско. Большинство россиян таким опытом похвастаться не могут. Так и сложилась моя персоналия, восприятие мира.

Калифорния — это эпицентр всех самых либеральных идей: от феминизма и ЛГБТ (Международное общественное движение ЛГБТ признано Верховным судом экстремистским и запрещено в России) до веганства и легализации веществ. Я все это впитал в свои 18–19 лет, пропустил через свою систему и сделал выводы. В 2006-м, спустя 15 лет, я уехал из США навсегда.

Я в 1993 году от своей первой девушки слышал такие слова, как «абьюз», «харассмент», «домашнее насилие» — все, что стало молодежным мейнстримом в XXI веке в России. То есть — поймите мое восприятие всего этого сегодня: мне просто смешно!

Никаких либералов в России на самом деле не существует. Это смехотворная «игра в либералов» — копирование Запада, нелепые подглядки в Instagram (принадлежат компании Meta, признанной экстремистской и запрещенной в России). Приходит такая условная блогер-либералка домой и использует в обиходе слово «хач» — в США ее бы уже давно съели заживо. Прогрессивный дизайнер Артемий Лебедев произносит в эфире слово «баба» по отношению к женщинам — в США его бы уже сотни раз отменили и уничтожили. Если так глянуть, то, по западным меркам, все российское общество пропитано сексизмом, гомофобией и расизмом. Это данный факт. Только я это так не называю. Нету у нас никакой гомофобии и расизма! У России есть своя собственная культура и традиции. Другое отношение к жизни. Мы не европейцы, мы не азиаты, мы другие, мы — русские. Это не мешает нам нормально относиться друг к другу. А нам десятилетиями навязывают что-то чужое, пытаются застыдить, заставить ненавидеть себя.

— Пресловутая культура отмены вас зацепила? Часто музыканты отказываются играть в «Ионотеке» из-за ваших взглядов? Как все это сказывается на бизнесе?

— Меня постоянно «отменяют». Возможно, это говорит о том, что я не оставляю людей равнодушными. Последние три года не утихают страсти по поводу мероприятий в «Ионотеке» в поддержку Донбасса, патриотически настроенных фестивалей «Другой России» (незарегистрированная партия «Другая Россия Э. В. Лимонова»), концерты православных рок-групп «От Юности Моея» и «Русский Стяг». Все эти названия вызывают аллергию у либерально-настроенных деятелей андеграундной культуры, которые долгие годы мечтали, чтобы у нас было «как на Западе». В итоге, что они получили вместо Запада?

Александр Ионов бросил США, где жил долгие годы, приехал в Россию, открыл «Ионотеку» и там проводит мероприятия, укрепляющие образ России — как сильной и прекрасной империи. Разумеется, люди искусства сходят с ума от такого.

Но травля продолжается. Например, лидер рок-группы «Последние танки в Париже», известный андеграундный поэт и оппозиционер Леха Никонов постоянно распространяет обо мне клевету: мол, Ионов — тайный агент ФСБ, «Ионотеку» нужно обходить стороной, а музыканты, играющие там, должны попасть в некий черный или даже «расстрельный» список. Подобные фантазии из уст уважаемого деятеля контркультуры расползаются по всей стране. Это влияет на работу клуба: ощущаются давление и буллинг, запущенные конкретными лицами. Но люди, которые лично меня знают, прекрасно понимают, что в агенты ФСБ я не гожусь — слишком артистичен и импульсивен, чтобы быть настоящим разведчиком! (Смеется.)

— По всей стране? Никонов настолько влиятельная фигура?

— Достаточно влиятельная, чтобы промывать мозги молодым панкам и рокерам. Знаете, я бы не стал об этом говорить, если бы мне не писали музыканты о том, что Леха Никонов помещает людей в черный список за любые контакты со мной или с моим клубом. В США этот человек давно бы уже выплачивал мне судебные компенсации за клевету. А у нас в России мне достаточно публиковать юмористические мемы про него, высмеивая человека, который в 50 с гаком все еще воздевает руки к небу и вопит о «диктаторе в Кремле».

Оппозиционер — это не совсем здоровое существо. Это показал еще Достоевский в своих «Бесах».

Не поленитесь, найдите стихотворение Никонова «Страна — это сразу все страны…». Прочитайте концовку — сразу более чем понятно, чем живет этот человек. И это только верхушка айсберга. Практически вся наша творческая богема пропитана идеями ненависти к нашей стране, это колоссальная проблема. Я прекрасно помню перестроечные годы конца 80-х: именно благодаря таким личностям и развалилась страна, пенсионеры и дети в результате питались с помоек. «Совок» я не люблю. Просто привожу пример, к чему приводят все эти «революции», о которых мечтает поэт и певец Никонов.

— Вы не раз говорили, что в России для исполнителей полно возможностей быть уникальным, а не копировать, пусть даже и на уровне, американский или британский звук. А на что тогда равняться?

— Давайте просто посмотрим на примеры. Есть даже небольшие страны, которые с гордостью являют миру свои национальные музыкальные сокровища. Крошечная Исландия с неповторимыми и известными всему миру Бьорк и Sigur Ros. Франция (размером с Республику Коми!), подарившая миру легендарного Сержа Генсбура, Эдит Пиаф и уникальное направление «колдвейв» (англ. cold wave — ответвление от пост-панка и новой волны). Германия с группами Neue Deutsche Welle или Kraftwerk, не похожими вообще ни на кого. Или даже Ирландия, находящаяся под огромным давлением Великобритании, но умудряющаяся производить своих собственных артистов с исключительно «ирландским послевкусием»: Шинейд О’Коннор, The Pogues, The Cranberries. Все эти артисты — уникальные национальные феномены, а не копии чего-либо. Это гордость этих стран. А что у нас? Группа t.A.T.u. из 2000 года? Надо над этим как минимум задуматься. Готовых рецептов у меня нет.

— А у нас «Сигма бой»!

— Успех трека «Сигма-бой», конечно, порадовал. Но это, скорее, уровень завирусившегося мема. Это не то, что отложится в памяти у людей. Такие артисты — они идеальны для минутных развлечений, как те же Little Big, которые когда-то выстрелили и исчезли. Я же говорил о национальных феноменах, о тех же Sigur Ros, это немножко другой уровень. Почему-то музыка Чайковского из «Щелкунчика» звучит на Западе на Рождество каждый год — это стало монументальной традицией в Европе и США. Я просто предлагаю задуматься, почему у Петра Ильича получилось, а русские рокеры нафиг не нужны никому, кроме 140 млн россиян.

— Ну вот не так давно был популярен российский постпанк-ривайвл, который, как многим кажется, успешно переложил на музыку некую нашу родную «хтонь». Что-то мне подсказывает, что вы не считаете это каким-то значимым явлением.

— Сходите на концерт сибирской группы «Сруб» — это именно тот самый «хтонический» русский пост-панк. Зрелище зачаровывает, очень мощная подача, колоссальная энергетика. Зал поет вместе с группой в каком-то по-настоящему славянском многоголосии. Люди водят хороводы! Все скреплено символикой суровой русской природы, иногда даже мрачной, но ощущение силы и позитива потрясающее! Видите, есть у нас коллективы, которые пережили все эти новомодные течения и остались верными своей стилистике, развили ее и добились признания, пусть даже в андеграунде. Унывать не стоит!

— В США вы застали самый пик американской инди-культуры, альтернативного рока, гранжа, но тем не менее Ленинградский рок-клуб, насколько я понимаю, тоже неотъемлемая часть вас. А разве там не копировали Запад? Почему им можно, а другим нельзя?

— Я вам по секрету скажу, что даже The Beatles кого-то копировали. И ладно бы вдохновляться Элвисом Пресли — это не грех. Но эти британские парнишки еще и у блюзменов-афроамериканцев воровали идеи — Chuck Berry, Little Richard! Сегодня это называется «культурная апроприация», ужас! (Смеется.) Русский рок 80-х — это элегантное балансирование между оммажем и плагиатом. Самая «русская» по звуку группа «Ноль» с великолепным баяном на деле вдохновлялась Pink Floyd, прог-роком. Но результат уверенно можно назвать нашим национальным продуктом. Эти песни с душевными звуками гармони на слуху до сих пор.

— В Штатах вы следили за российской сценой тех лет? Клуб Tamtam, «Машнинбэнд», «Химера», «Соломенные еноты», «Учитесь плавать». Вот это все для вас что-то значит?

— Я, к сожалению, пропустил этот период, у меня своя собственная история. Но, конечно, это все замечательные вехи в истории развития русской музыки, и можно при желании все это изучить, если вам интересна андеграундная музыкальная культура. Знаете, я в свое время аж три раза прочел книгу Всеволода Гаккеля, создателя клуба Tamtam и участника группы «Аквариум». Это потрясающая исповедь человека, прошедшего весь этот дурдом советского рока и ельцинской России, огромная масса эмоций, я всячески рекомендую!

— Если взять ту же группу «Кино», то в 80-х это была вполне себе немассовая хипстер-музыка, но почему со временем множество некогда крайне модных команд стали ассоциироваться с «говнороком»?

— Секрет группы «Кино» — в волшебной комбинации мелодизма и простоты стихотворной формы. Цой на самом деле — это и есть наши Элвис и The Beatles. Это самая узнаваемая музыка в России за последние 40 лет, если смотреть по спектру поколений, эти песни знакомы и детям, и старикам. Я вас удивлю, но первый альбом Юрия Лозы 1983 года тоже был «немассовой хипстер-музыкой». Его распространяли на кассетах, и это был последний писк моды из Москвы. Картины Густава Климта и Сальвадора Дали сейчас штампуют на сумочках и зонтах — а когда-то это было искусство «не для всех». Делайте выводы. И я, кстати, думаю, что творчество Цоя уже пережило этот кризис «дворовой песни», сбросило ярлык «говнорока» и стало актуальным снова — именно благодаря увлечению публики пост-панком.

— Вам не кажется, что проблема во многом кроется в текстоцентричности русской музыки? Вот, к примеру, «ДДТ» всю дорогу пытались экспериментировать, тот же «Мир номер ноль» местами звучит как индастриал, но мало кто это оценил. А вот песенки про осень или строчки про судьбы Родины — это да. Почему нам все время какие-то «смыслы» нужны?

— В этом основная разница между западной рок-музыкой и русской. В США Джимми Хендрикс отчаянно зажимает струну и в рычащей гитарной ноте вы слышите целый поток эмоций. Это история любви, боли, предательства — все в этой ревущей гитаре, которая проникает тебе в душу. В России люди не научились коммуницировать звуком. Мы коммуницируем словами. Возьмите песню Юрия Лозы «Плот», откройте в интернете текст и почитайте. Это целая поэма! Там шесть куплетов и три повторяющихся припева, в общей сложности — около 13 четверостиший на одну только песню «Плот». Это многословнее стихов Блока про «ночь улицу фонарь»! Почему русский человек хватается за смыслы? Дело в том, что мы, в отличие от строгого «линейного» Запада и европейцев, устроены более хаотично.

Русские — это живой хаос, заключенный в циклический уроборос, бесконечное повторение случайных комбинаций.

У западного человека все расчерчено по линеечке, а русский ощущает этот космический хаос и ищет, за что бы ухватиться, чтобы быть в гармонии с этой всей непредсказуемостью судьбы.

Беседовал Андрей Кучеров