С легкой ноги
Россию ожидают День танца и сезон балов
Международный день танца празднуют 29 апреля. А уже с середины мая в школах, на разных городских площадках и даже в детских садах будут проходить балы. И хотя традиция только все больше укореняется, ожидать от современных юношей и девушек умения исполнять танцы согласно строгим правилам, например, XIX века, не приходится. “Ъ” изучил мемуары и другие источники, чтобы понять, кто и как учил танцевать, зачем овладевали этими умениями и чего ожидали от балов наши предки.
Татьяна Самойлова в роли Анны Карениной и Василий Лановой в роли Алексея Вронского. Кадр из фильма «Анна Каренина», режиссер Александр Зархи, 1967
Фото: РИА Новости
Татьяна Самойлова в роли Анны Карениной и Василий Лановой в роли Алексея Вронского. Кадр из фильма «Анна Каренина», режиссер Александр Зархи, 1967
Фото: РИА Новости
Петр I, прорубив окно в Европу, не забыл и о танцах. Именно в период петровских реформ в России начала развиваться бальная культура. Как пишет культуролог Анна Колесникова в книге «Бал в России XVIII — начала XX века», «благодаря преобразованиям Петра I был отменен ранее соблюдавшийся запрет на танцы в рамках светского общения». Не стоит думать, что допетровская Русь не плясала: были и скоморохи, и заезжие иностранные танцоры, но цари выступали зрителями, редко участвуя в подобных забавах. «Христианская религия с ее догматом "греховности плоти" публично произносила анафему танцу. <…> В допетровской Руси представители привилегированных сословий смотрели на танец как на дело позорное, бесовское и недостойное порядочного человека»,— пишет Анна Колесникова. Так что Петр-реформатор сменил регистр: теперь светский просвещенный человек никак не мог уклониться от танцев на публичных приемах.
Сам Петр I, отмечает историк Петр Столпянский в книге «Музыка и музицирование в старом Петербурге», не только танцевал «церемониальные танцы», но и любил веселиться и шутить в процессе. Дочь Петра, Елизавета Петровна, унаследовала любовь отца к движениям под музыку. Столпянский указывает, что Елизавета Петровна «славилась как замечательная исполнительница русских танцев».
В последующие годы положение светского дворянина определялось наличием необходимых в свете качеств: учтивостью, умением хорошо держаться. А для того чтобы достойно представлять себя в высшем обществе, требовалось умение изящно одеваться и танцевать.
Как пишет историк Оксана Захарова в книге «Светские церемониалы в России XVIII — начала XX в.», на ассамблеях Петра I на танцы смотрели как на некую повинность, а в царствование Екатерины I неумение танцевать — это уже серьезный изъян воспитания. В конце XVIII и начале XIX века танец наряду с иностранными языками и математикой — один из важнейших предметов в программе обучения дворянина.
Екатерининский танцклуб
Петр Столпянский в книге «Музыка и музицирование в старом Петербурге» пишет про первый танцевальный клуб в столице — первое «танцевальное зало» открылось в 1769 году на Мойке у столяра Кинта. Публике сообщалось: «Каждое воскресенье будет музыка: желающие при том забавляться танцованием за билет платить имеют по 25 копеек, а женщины безденежно впускаемы будут». Учили там вещам полезным: «голову не слишком подавать вверх», а держать ее «прямо и равномерно», а еще «утвердиться в пояснице» и взгляд иметь «веселый ласковый».
Невеста у Йогеля
«Первыми учителями танцевального искусства в России были иностранцы — пленные шведские офицеры. Впоследствии из-за границы стали выписывать танцмейстеров <…> Вскоре преподавание бальных танцев было введено в качестве обязательного предмета в казенных учебных заведениях, что подчеркнуло значимость осуществляемых Петром реформ в системе общественного устройства»,— пишет Анна Колесникова в книге «Бал в России XVIII — начала XX века».
Кроме того, часто учителями становились артисты балета.
В задачи танцмейстера входило научить не только двигаться на паркете, но и свободно держаться в обществе.
Поэтому много внимания уделялось поклонам и реверансам, выработке красивой осанки, положению рук и ног, даже особого, «приличного в обществе» выражения лица.
В числе московских танцмейстеров считался легендой Петр Андреевич Йогель, который приехал из Франции и учил детей московских аристократов с 1800 года на протяжении полувека. Йогель учил танцам вМосковском университетском благородном пансионе, преподавал воспитанникам Университетского благородного пансиона, в числе которых были Василий Жуковский, Александр Грибоедов, Михаил Лермонтов. Юрий Лотман в книге «Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства» пишет: «Обучение танцам начиналось рано — с пяти-шести лет. Так, например, Пушкин начал учиться танцам уже в 1808 году. До лета 1811 года он с сестрой посещал танцевальные вечера у Трубецких-Бутурлиных и Сушковых, а по четвергам — детские балы у московского танцмейстера Йогеля».
Фото: РИА Новости
Фото: РИА Новости
Пытка батманом
Балетмейстер и педагог Адам Глушковский в книге «Воспоминания балетмейстера» рассказывает о методике преподавания танцев в начале XIX века. Сначала детей заставляли делать разного рода батманы, потом учили разные па, не сопряженные с прыжками. Танцмейстеры же довольно часто устраивали детские балы. Их затевали специально для подростков 13–16 лет, которые уже умели сносно танцевать, но в свет пока не выезжали. Холостяки высматривали будущих светских звезд уже на детских балах. Именно на балу Йогеля в 1828 году Александр Пушкин заметил 16-летнюю Наталью Гончарову.
«Правила для благородных общественных танцев» Людовика Петровского, изданные в 1825 году, регламентировали гуманизм: «Учитель должен обращать внимание на то, чтобы учащиеся от сильного напряжения не потерпели в здоровье. Некто рассказывал мне, что учитель его почитал непременным правилом, чтобы ученик, несмотря на природную неспособность, держал ноги вбок, подобно ему, в параллельной линии. Как ученик имел 22 года, рост довольно порядочный и ноги немалые, притом неисправные; то учитель, не могши сам ничего сделать, почел за долг употребить четырех человек, из коих два выворачивали ноги, а два держали колена. Сколько сей ни кричал, те лишь смеялись и о боли слышать не хотели — пока наконец не треснуло в ноге, и тогда мучители оставили его».
Историк Вера Бокова в книге «Отроку благочестие блюсти… Как наставляли дворянских детей» пишет: «Занятия проводились от двух до четырех раз в неделю, по нескольку часов, как индивидуально, так и в группе. Детей учили почти так же серьезно, как и профессиональных балетных танцовщиков: они осваивали балетные позиции, па (шаги) и антраша (прыжки), заучивали довольно сложные фигуры бальных и характерных танцев. Особенно трудны в танцах "первая позиция", при которой пятки ног соединены, а носки так сильно развернуты в стороны, что ступни образуют совершенно прямую линию, и также "пятая позиция", когда ноги скрещены и ступни приставлены одна к другой, так что носок одной ноги соприкасается с пяткой другой». Для многих детей, особенно мальчиков, танцевальная повинность была тяжкой обузой.
Юрист и историк Борис Чичерин в книге «Воспоминания. Москва сороковых годов» писал о своих терзаниях в подростковом возрасте как об унизительной пытке: «Танцклассы начались с двенадцатилетнего возраста, и это был единственный урок, который, особенно на первых порах, был для меня истинным мучением. Я танцы считал ниже своего достоинства и ни за что не хотел учиться: на это я положил всю свою душу. <…> Меня ставили в неестественные позиции с вывернутыми в противоположные стороны ногами, учили в такт болтать одной ногой, что называлось faitre des battements (делать батманы, фр.), и заставляли под звуки скрипки выделывать разные па. <…> я готов был провалиться сквозь землю, до такой степени все это казалось мне унизительным. <…>
Чувствовать себя наряженным в эту плясовую обувь, быть осужденным носить, как девочка, украшенные ленточками маленькие башмачки было для меня нестерпимо. Пока меня одевали, я краснел и бледнел, с трудом удерживаясь от слез».
А вот в епархиальных училищах, в отличие от женских гимназий и благородных институтов, танцы не преподавались. Иногда, правда, танцам обучали на уроках гимнастики, которая стала вводиться в конце ХIХ века. Мемуаристка Елизавета Водовозова в книге «На заре жизни» вспоминала «одуряющее однообразие институтской жизни» 1860-х: «Два раза в год устраивали балы, в рождество — елку на счет воспитанниц и, наконец, раз в год водили гулять в Таврический сад. К несчастию, на балах должны были присутствовать все воспитанницы без исключения, но тут они встречали все тех же подруг и то же начальство и в продолжение трех часов танцевали исключительно между собой, как они выражались, "шерочка с машерочкой"».
Владимир Первунинский. «Наталья Гончарова-Пушкина на балу. 1836 год», 2017
Фото: Владимир Первунинский «Наталья Гончарова-Пушкина на балу 1836 год»,
Владимир Первунинский. «Наталья Гончарова-Пушкина на балу. 1836 год», 2017
Фото: Владимир Первунинский «Наталья Гончарова-Пушкина на балу 1836 год»,
Менуэт, вальс и «розовый бал»
В XVIII веке танцевальные собрания обычно открывались «церемониальными» менуэтом или полонезом. Менуэт был любим при дворе Людовика XIV. Он восходит к народному танцу и состоит из маленьких шагов. Мемуарист Дмитрий Благово в 1885 году издал книгу «Рассказы бабушки. Из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные ее внуком Д. Благово» — воспоминания своей бабушки Елизаветы Петровны Яньковой. Она говорила об аристократической Москве конца XVIII века: «Главным танцем бывал менуэт, потом стали танцевать гавот, кадрили, котильоны, экосезы. Одни только девицы и танцевали, а замужние женщины — очень немногие, вдовы — никогда. Вдовы, впрочем, редко и ездили на балы».
Балы в XIX века начинались польским (полонезом), который еще со времен петровских ассамблей считался церемониальным символом торжества монархии. По сути, это был не танец, а шествие. Как отмечает Оксана Захарова, полонез один из немногих танцев XVIII века, который благополучно проследовал из одного столетия в другое, не потеряв в пути своего достоинства и великолепия. За полонезом традиционно шел вальс. Далее танцевальные программы в разные десятилетия претерпевали изменения.
В 1810 году в Петербург из Парижа попала мазурка — и сразу вошла в моду. Адам Глушковский вспоминал: в 1814–1816 годах ее танцевали везде — на сцене и в салонах лучшего общества. Ловко исполняли этот танец Александр I и актер Иван Сосницкий. «Он, танцуя мазурку, не делал никакого усилия; все было так легко, зефирно, но вместе увлекательно»,— восхищался Сосницким Глушковский.
Умение порхать по паркету вызывало восхищение в свете. К примеру, Граф Александр Соллогуб, отец писателя Владимира Соллогуба, с 1822 года имел придворный чин церемониймейстера, славился изящными манерами, а светскому Петербургу был известен как меценат, театрал, образцовый денди и щеголь. Неслучайно Владимир Соллогуб, вспоминая о родителе, упоминал: «Пел приятно в салонах и так превосходно танцевал мазурку, что зрители сбегались им любоваться». Мазурка требовала не только грации и удали, но и изрядной выносливости, чтобы выполнять скачок, во время которого нога трижды ударяется о другую, пока тело в прыжке. И как бы в оправдание подобной легкомысленной рекомендации отметил: отец «далеко не был пустым человеком; он родился, чтоб быть меценатом, а не тружеником».
По замечанию Юрия Лотмана, «каждый танец влек за собой приличные для него темы разговоров. <…> Выражение "мазурочная болтовня" не было пренебрежительным. Непроизвольные шутки, нежные признания и решительные объяснения распределялись по композиции следующих друг за другом танцев». В 1820-е годы, с увлечением дендизмом, французская манера мазурки сменилась томной английской, как будто кавалеру скучно двигаться, и он это делает нехотя.
Адольф фон Менцель. «Бал в Новом дворце», 1829
Фото: Diomedia
Адольф фон Менцель. «Бал в Новом дворце», 1829
Фото: Diomedia
Родина мазурки — Польша. Неудивительно, что самые громкие похвалы за исполнение этого темпераментного танца снискал польский танцор Феликс Кшесинский, приглашенный из Варшавы Николаем I.
«В 40–50-х годах XIX века страсть к танцам охватывает широкие круги буржуазии в России. Стихийно открываются танцклассы. <…> В России общественные танцклассы существовали вплоть до конца царствования Императора Николая I. Мелкое чиновничество, средний класс и купцы не отставали от модных танцев, с особым жаром изучая их у танцмейстеров Кессениха и Мариинкевича. Танец был обязательным предметом в государственных частных учебных заведениях. Его изучали в Царскосельском лицее и в скромных коммерческих училищах, в военных заведениях и в Академии художеств»,— объясняет Оксана Захарова в книге «Светские церемониалы в России XVIII — начала XX в.».
В середине XIX века Петербург считался самой танцующей столицей Европы.
«Вслед за вальсом во второй четверти девятнадцатого столетия в Европе утвердился новый танец — полька. <…> Полька, пожалуй, лучше, чем какой-либо другой танец, передавала лихорадочный дух буржуазного Парижа середины столетия»,— пишет Оксана Захарова. В начале XX века из старых легких танцев в репертуаре танцоров сохранились мазурка и вальс. А полька, полька-мазурка и другие постепенно вытеснялись более спокойными танцами.
«В начале XX века "большой свет" целиком перемещается в Петербург, и родители стараются вывозить дочерей в Северную столицу. Для девушек и молодых гвардейских офицеров устраивались так называемые белые балы. На них танцевали только кадрили. На "розовых балах" — в честь молодых замужних дам — царил вальс»,— рассказывает Оксана Захарова.
Ка-за-чок
Популярны у дворян были как европейские танцы, так и русские пляски. «Уже во второй половине XVIII века ставили слегка облагороженные балетные танцы в русском стиле, обязательно, чуть не каждый вечер, исполнявшиеся императорскими артистами в театральных "дивертисментах" — маленьких сборных концертах, которыми в те времена по традиции завершался всякий спектакль»,— пишет историк Вера Бокова.
В елизаветинскую эпоху «казачок» и «русская» оформляются танцмейстерами как новые салонные бальные танцы, не имевшие западных аналогов и исполнявшиеся в бальных залах вплоть до XX века. В Москве на рубеже XVIII–XIX веков очень славилась своим умением плясать по-русски юная графиня Анна Алексеевна Орлова. Тайный советник, мемуарист Степан Жихарев вспоминал, как во время балов ее отец граф Алексей Орлов приказывал музыкантам играть русскую песню «Я по цветикам ходила», а графиня Анна принимала заслуженное восхищение своим танцевальным искусством. Здесь же обычно находился и ее танцевальный учитель Балашов, постановщик танца, и тоже получал комплименты.
Дед Анны Ахматовой, полковник, мемуарист Эразм Стогов, вспоминал о свадьбе своих родственников в подмосковной Рузе в начале XIX века в книге очерков «Записки жандармского штаб-офицера эпохи Николая I»: «Сначала пропели поздравительную песню, поминали имена дяди и тетки; потом плясовую. Дедушка с бабушкой не танцевали, а пошли парами молодые русскую. Дядя отлично танцевал, все хвалили. Тетка, разодетая, стройная, с веселыми глазами, тоже удостоилась общей похвалы. Дядя танцевал и трепака, и казака, а как пошел вприсядку — только мелькал, некоторые из гостей даже вскрикивали от восторга. Молодые открыли бал, помню, все танцы кончались поцелуями». К слову, «танец с поцелуями», во время которого кавалеры целовали дам в губы, придумал Петр I.
Нескромный вальс
Мода на некоторые танцы консервативной публикой воспринималась трудно. Особенно досталось вальсу, который в 1820-е считался неприличным и очень интимным танцем. «В начале XIX века мода на вальс сравнивалась с модой на курение табака. Вальс являлся выражением тенденций буржуазной культуры. Допустив его в свою среду, дворянство принимало тем самым и новые правила поведения, новый стиль общения. Следовательно, и нравственные принципы не могли остаться без изменений. <…> В России при Императоре Павле Петровиче в предписании полиции было запрещено "употребление пляски, называемой вальсеном". Несмотря на все запреты, в 1805 году француз Пойль сообщал в одном из своих писем из Москвы: "Для ваших летучих вальсов в целой Европе мастера только вы, русские, и кроме русских дам этих чересчур быстрых, почти воздушных летков не выдержит ни англичанка, ни немка, ни даже француженка…"» — пишет Оксана Захарова в книге «Светские церемониалы в России XVIII — начала XX в.»
«Даже в александровское время вальс пользовался репутацией излишне вольного танца. Юрист Михаил Сперанский писал дочери: "Жаль только, что глупый вальс занял место французских кадрилей; но есть надежда, что и у нас он сделается столько же дряхл и смешон, как в некоторых других государствах"»,— указывает Елена Лаврентьева в книге «Повседневная жизнь русского дворянства пушкинской поры. Этикет».
Помещица Варвара Шереметева с неутомимостью светского блогера описывает в дневнике петербургский бал у Строгановых 1825 года, обращая внимание не только на наряды, но и танцы: кто с кем и что танцевал.
Мемуаристка отметила, что в Петербурге «очень долго вальсируют» «совсем не прыгают», но делают па, которых она не видела в Москве.
Пособие по этикету «Жизнь в свете, дома и при дворе» уделяло внимание и поведению, особенно при вальсировании. С замужней дамой «можно обвить рукою ее талию», с девушкой следует держать руку повыше и не «обвивать». Во время прерванного танца следует разговаривать, но без фамильярности.
Дмитрий Кардовский. «Бал во Дворянском Собрании Санкт-Петербурга 23 февраля 1913 года», 1915
Фото: Diomedia
Дмитрий Кардовский. «Бал во Дворянском Собрании Санкт-Петербурга 23 февраля 1913 года», 1915
Фото: Diomedia
Себя и других показать
Балы были, конечно, в первую очередь смотринами для девиц на выданье. А помочь продемонстрировать грацию и осанку им помогали опытные в танцах кавалеры. Главными танцорами считались военные, но гвардия стоит в Петербурге. А вот в Москве в конце XVIII — начале XIX века нередко кавалеров не хватало. Опытные дамы, особенно матери взрослых дочерей, не терялись — вербовали нужных мужчин. Степан Жихарев в «Записках современника» рассказывает о том, как в 1806 году на его светские плечи обрушилась деликатная просьба от дворянки Екатерины Муромцевой сопровождать ее на бал графини Орловой. «Но я решительно танцевать не умею, застенчив и неловок» — так Жихарев не без кокетства попытался уклониться от трудной задачи. Однако строгая дама заметила: «Болтай себе без умолку с своей дамой — и не заметят, как танцуешь». И пресекла спор по-французски. Смысл фразы сводился к простому: «Поедешь, мой милый; я решительно хочу этого». Жихарев повиновался.
Для гвардейцев в Петербурге, пишет историк Елена Жерихина, «бал был важнейшей государственной обязанностью. Полку сообщалось, что надлежит послать столько-то танцоров, причем командир, назначая кандидатов, давал им весьма строгие указания: "Это, знаете, не забава... Вы не думайте там веселиться... Вы состоите в наряде и должны исполнять служебные обязанности...
Танцуйте с дамами и занимайте их по мере возможности... Строго запрещается держаться группой в одном месте... Рассыпайтесь... Рассыпайтесь... Поняли?"».
Спустя десятилетия о «танцевальной повинности» будет вспоминать генерал Александр Мосолов в мемуарах «При дворе последнего императора». По его словам, молодые военные не получали приглашений на балы; каждому полку сообщалось, сколько танцоров надлежало прислать ко двору. Для конной гвардии «разнарядка» была 15 человек, командир полка сам отбирал кандидатов и наставлял, что участие на балу не веселье, а… исполнение служебных обязанностей. За танцующими военными наблюдали гофмейстеры. Наиболее преуспевающих записывали в реестр церемониальной части. Так они могли получать личные приглашения на балы. Успех на паркете означал подъем на социальном лифте.
Карл Брож. «Придворный бал в Николаевском зале Зимнего дворца», конец 1880-х — начало 1890-х
Фото: Diomedia
Карл Брож. «Придворный бал в Николаевском зале Зимнего дворца», конец 1880-х — начало 1890-х
Фото: Diomedia
Но были у балов и другие функции. Так, приглашение на танец монархом могло реабилитировать даму с подмоченной репутацией. В 1802 году князь Александр Николаевич Голицын проиграл свою жену Марию Григорьевну графу Льву Разумовскому в карты. После чего для общества Мария Григорьевна стала персоной нон грата. Последовавшие за этим развод княгини с мужем и второе замужество только ухудшили ее положение. От дальнейшего падения ее спас Александр I, пригласив бывшую княгиню на танец и назвав ее при этом графиней.
Танец мог стать и причиной крушения личной жизни, как это случилось в 1830 году с Екатериной Сушковой. На балу она станцевала с Михаилом Лермонтовым. А до того он сказался больным перед женихом Екатерины Алексеем Лопухиным. Лопухин провел часть вечера у постели мнимого больного Лермонтова и потом не поверил рассказам Сушковой о мазурке с Лермонтовым на балу. Только вот дело в том, что, едва ушел Лопухин, как Лермонтов помчался на бал. Сватовство Лопухина к Сушковой не состоялось. Собственно, этого и добивался юный поэт.
Юрий Лотман пишет: «Танцы были важным структурным элементом дворянского быта. Их роль существенно отличалась как от функции танцев в народном быту того времени, так и от современной. <…> Бал оказывался, с одной стороны, сферой, противоположной службе — областью непринужденного общения, светского отдыха, местом, где границы служебной иерархии ослаблялись. Присутствие дам, танцы, нормы светского общения вводили внеслужебные ценностные критерии <…> С другой стороны, бал был областью общественного представительства, формой социальной организации, одной из немногих форм дозволенного в России той поры коллективного быта».
Бальный танец подразумевал и флирт. Варвара Духовская, урожденная княжна Голицына, вышедшая замуж в 1876 году за молодого генерала Сергея Духовского, признается в мемуарах: «До замужества я до упаду любила плясать, теперь же это нисколько меня не занимает, так как ухаживать за собой я не позволю, а танцевать без флирта, лишь бы дрыгать ногами — не особо интересно».
Кстати, отказ от танцев, если уж вы пришли на бал, порицался, как недостаточно светское поведение и нежелание разделить всеобщую радость. Мария Барятинская, жена флигель-адъютанта Николая II, в мемуарах «Моя русская жизнь. Воспоминания великосветской дамы…» описывает коронацию Николая II в 1896 году и бал в Кремлевском дворце. «Во время одного танца я отдыхала и тут услышала позади себя голос: "Княгиня, почему вы сидите?" Это была герцогиня Кобургская (прежде герцогиня Эдинбургская), тетушка царя. Я отвечала: "Слишком жарко для танцев, ваше высочество".— "Это не важно; вы молоды, и если каждый так подумает, то некому будет танцевать, а вы должны танцевать, особенно в таких случаях, как этот. В мое время мы бы не осмелились сидеть перед моим отцом, императором Александром II"».
Фото: National Gallery of Art
Фото: Diomedia
Императоры на паркете
Как отмечает историк Елена Жерихина в книге «Придворные балы», до Александра III почти все русские цари любили танцевать. Петр I был отличным танцором и любил импровизировать. Павел I в детстве участвовал в балете, Александр I предпочитал полонез. Любовь к балам, умение разделить общее веселье на паркете влияли на популярность самодержца и его супруги. Так, Александра Федоровна, супруга Николая II, танцевать не любила, после начала Русско-японской войны придворные балы устраивать перестали — свет оскорбился нежеланием царицы «быть матерью Отечества», восприняв ее решение как отказ от заботы в создании дворянских семей.
Со второй половине XIX века бальная культура стала угасать, нравы — упрощаться: появились танцклассы, где педагоги не только обучали бальным танцам, но и устраивали публичные вечера. Однако у подобных заведений порой была дурная слава: они напоминали дома свиданий с канканом. На рубеже XIX–XX веков функцию танцевальных собраний стали выполнять рестораны, они же частично заменили балы: здесь можно было и поесть, и потанцевать. Так что «аристократические балы» современных выпускников отчасти замыкают танцевальный круг. Да и танцуют там несколько иначе. А бальные танцы, оставшись в прошлом, уступили место новым, которые имеют совсем другие смыслы.