Убийственный шлягер

О том, что Джоаккино Россини писал оперы не только искрометные и смешные, но и очень даже серьезные, вспомнили сравнительно недавно, несколько десятилетий назад. Разумеется, в первую очередь в Италии, хотя в свое время слава Россини как автора именно серьезных опер была вполне интернациональной. На ура они шли, например, в Париже (что неудивительно, коль скоро сам композитор там в то время проживал), а значит, и приезжими воспринимались как важная часть общеобязательных музыкальных мод. Да что там, достаточно полистать Стендаля или Бальзака, чтобы убедиться в том, сколько шлягеров (и весьма долговечных) "серьезный" Россини подарил современникам. Не рискну утверждать наверняка, но едва ли не самым знаменитым шлягером такого рода была как раз каватина "Di tanti palpiti" из "Танкреда", которая намного пережила известность самой оперы.

Каватину эту поет в опере Танкред — героичный (даром что поет меццо-сопрано) персонаж величавой, но статичной драмы, разворачивающейся на Сицилии начала XI века. Сиракузы осаждены арабами, в городе свирепствует усобица двух кланов во главе со знатными горожанами Арджирио и Орабаццано. Главари решают помириться, в знак чего дочь Арджирио Аменаида должна быть выдана за Орабаццано. Ситуация осложняется тем, что за Аменаиду также сватается сарацинский вождь, осаждающий город, ну а сама она при этом любит норманнского рыцаря Танкреда, бывшего правителя Сиракуз, отправленного в изгнание. Танкред, однако, возвращается из изгнания инкогнито. Отправившую ему тайком письмо (и вдобавок отказывающуюся выходить замуж) Аменаиду подозревают в связях с исламскими завоевателями и собираются казнить, от чего ее спасет по-прежнему всеми неузнанный Танкред. Рыцарь, впрочем, тоже почем зря обвиняет девушку в любви к мусульманскому принцу — и отправляется на смертельный бой, в результате которого осада снимается. Поначалу Россини увенчал оперу всеобщим счастьем, но во второй версии сделал финал трагическим: из-за сцены приносят умирающего Танкреда, который только в этот момент понимает свою ошибку и на последнем издыхании мирится с Аменаидой.

Именно эта, вторая версия и была использована в спектакле россиниевского фестиваля в Пезаро — потом этот спектакль был возобновлен на фестивале "Maggio Musicale Fiorentino", где его и записали. Сразу стоит сказать, что чисто музыкально предприятие удалось куда больше, чем в смысле режиссуры и зрелищности. Заглавную партию поет Даниэла Барчеллона, одна из главных россиниевских певиц современной Италии, и ее довольно глубокое, но гибкое и подвижное меццо для Танкреда годится, словно по выкройке. Работа болгарки Дарины Таковой (Аменаида) с ее чистым и мягко окрашенным лирико-колоратурным сопрано не особенно изумляет, но добротна. Да и на голос знаменитого аргентинского тенора Рауля Хименеса, несмотря на некоторую возрастную надтреснутость, партия Арджирио легла как раз очень удачно. Обидно, что режиссура Пьерлуиджи Рицци при этом условна до пародийности; да и его же сценография с костюмами производят, несмотря на благие намерения, впечатление скорее жалобное. Хотели, чтобы было экономно, но без всякой современности на сцене,— и получили "как бы" раннее Средневековье на Сицилии (смертельно скучное: унылые мраморы, останки античности, одинокий конь на постаменте). И "как бы" средневековые костюмы, в результате чего, например, несчастная Даниэла Барчеллона, нечесаная, в мятой незастегнутой кофточке, полусапожках и штанах, подозрительно похожих на джинсы, выглядит скорее торговкой помидорами, чем норманнским рыцарем.

Про вынесенную на обложку диска дату (к которой стоило бы еще прибавить уточняющее "5 ноября") даже у нас детям в школе на уроках английского рассказывают. Иногда даже поют при этом положенную песенку: "Remember, Remember the Fifth of November", которая, собственно, предлагает помнить успешное предотвращение так называемого Порохового заговора. Заговор этот, организованный репрессированными английскими католиками, целью своей ставил самый что ни на есть террористический акт — король Иаков I вместе со всем парламентом должен был взлететь на воздух. Начинание не удалось; набитое петардами чучело жестоко казненного тогда главного террориста Гая Фокса и по сию пору ежегодно весело предают огненной казни.

На резонный вопрос о том, причем же здесь музыка, диск отвечает в смысле самой исторической фактуры предсказуемо, но в смысле самой формы подачи это нечто новое и неожиданное. Факт состоит в том, что Уильям Берд, едва ли не главный духовный композитор елизаветинской и постъелизаветинской Британии, был тайным католиком — немалая смелость для тех времен, когда "папистов" методично уничтожали (это они не от дурного характера стали строить заговор), и еще большая для поры еще более массовых казней после раскрытия заговора. Вдобавок Берд наверняка лично знал кое-кого из первых лиц среди заговорщиков. И вот нам в буклете предлагается, собственно, целая полудетективная новелла на тему "Берд и Пороховой заговор" (сочиненная писательницей Деборой Маккей от лица композитора), которую предлагается читать по ходу прослушивания диска: текст методично разбит на главки в соответствии с треками, на которых звучит, естественно, в основном духовная музыка Берда.

Понимаете хитрость? Сохраняя все возможное достоинство, вам преподносят большой красивый фантик: здесь и терроризм, и религиозная рознь, и музыкальные загадки, и загадочные иезуиты, и интрига, словом, чудо что за продукт. Счастье, что под фантиком — просто бердовская музыка (хоть и много ее записывают) в исполнении почтеннейшего ансамбля King`s Singers (не самый великолепный из английских ансамблей, но хороший, чего там говорить). А то ведь этот остроумный замысел и в тренд может превратиться, и вот это уже будет беда.

Дебютный альбом молоденькой американки Николь Кэбелл, сопрано, изобретательно назван "Сопрано". Гениально. Поневоле поворчишь в адрес китов звукозаписывающего рынка: на раскрутку молодых дарований, мол, у вас деньги находятся, а на нормальные названия для альбомов — нет.

Тем не менее приходится с некоторым изумлением признать, что название тут — единственная неудача. Юную Кэбелл, несколько лет без особых перспектив мыкавшуюся у себя в Америке от педагога к педагогу и со стажировки на стажировку, заметили после конкурса BBC в Кардиффе, где она получила гран-при. Конкурс этот важный, так что импресарио не могли не обратить внимания на новую лауреатку. Которая оказалась обладательницей совершенно изумительного лирического сопрано — красочного, легкого, сияющего, поразительно изящного, с чудесной техникой и непринужденным вкусом. В чем нам теперь и предлагается убедиться при помощи этого альбома с привычным набором шлягеров от бельканто до Пуччини (плюс, правда, "Summertime" Гершвина). Диск стоит сохранить на память — певицу явно ждет такой феерический карьерный взлет, что лет через семь будет забавно вспоминать, как все началось.

Написанная в 1693 году оратория Алессандро Скарлатти посвящена одному из любимых художниками в ту эпоху библейских сюжетов — подвигу Юдифи, убившей ассирийского военачальника Олоферна. Сюжет любили и композиторы, так что ораторий XVII-XVIII веков, посвященных смелой иудейской вдове, сохранилось немало. Конечно, такого натурализма, как в барочной живописи, никто не ждал — что не мешало отдельным композиторам (и Скарлатти, безусловно, в их числе) вносить в саму музыку оратории вполне земную драму, а иногда даже и намеки на чувственность — в тех эпизодах, когда Юдифь обольщает Олоферна. Более того, тут композитор и его либреттист даже позволили себе род черного юмора: в качестве колыбельной засыпающему Олоферну Юдифь поет начало своей жестокой арии, которую она споет потом, уже отрезав вельможе голову, а на сонные протесты полководца отвечает, что это-де такая народная песня. Сильные работы певцов (Селин Риччи — Юдифь, Мартин Оро — Олоферн) скрашивают впечатление от довольно-таки вялого общего музыкального руководства Мартена Жестера.