Героиня бульварного романса

110 назад, в 1897 году, в московском саду "Эрмитаж" с феноменальным успехом прошел первый сольный концерт Анастасии Вяльцевой. После этого одна из многих исполнительниц романсов в цыганском стиле превратилась в звезду эстрады первой величины. Имея ничем не выдающийся голос и посредственный артистический дар, но обладая поразительной красотой и сексапильностью, Вяльцева умудрялась зарабатывать больше всех конкурентов, а ее капитал благодаря огромным гонорарам и подаркам поклонников достиг колоссальной для того времени суммы — 2,5 млн рублей. Певица отличалась деловой хваткой и гастролировала по стране в спецвагоне, который был построен в Бельгии по ее заказу. А свою смерть и похороны сумела превратить в незабываемое шоу.

В людях: ее университеты

"Белой цыганкой" Анастасию Вяльцеву называли с полным правом. И дело было не только и не столько в репертуаре и манере исполнения. Никто не мог сравниться с ней в умении создать вокруг себя атмосферу таинственности, напустить какого-то колдовского тумана. Причем во всем, начиная с происхождения. Она родилась в 1871 году в крестьянской семье, в деревеньке у брянских лесов, в Орловской — по тогдашнему территориальному делению — губернии. Но, став певицей, помолодела на два года, записав годом своего рождения 1873-й. Сменить с той же легкостью социальный статус в Российской империи было невозможно, и потому во всех документах отражалась принадлежность Вяльцевой к крестьянскому сословию. Однако, называя себя во время бесед с прессой или поклонниками крестьянкой, Анастасия Дмитриевна не забывала продемонстрировать свои тонкие, холеные, совершенно не деревенские руки. А одно это порождало массу догадок и слухов. Журналисты выяснили, что дед Вяльцевой по матери служил лесничим у графов Орловских, и по газетам всей империи пошел гулять слух о том, что "несравненная Вяльцева" на самом деле незаконнорожденная дочь графа.

На самом же деле ларчик открывался куда проще. Крестьянка Вяльцева в деревне почти и не жила. Семья во главе с ее отцом Дмитрием Вяльцевым еще во времена младенчества Анастасии подалась на заработки в город и вернулась в родные места только после скоропостижной смерти кормильца. Но без крепкого мужика наладить жизнь в деревне так и не удалось. Так что матери певицы, Марии Тихоновне, пришлось вновь с детьми отправиться в город. Много позже, став богатой и знаменитой, Вяльцева рассказывала, что у них с матерью и братьями не было денег даже на самый дешевый железнодорожный билет и потому в ближайший крупный город — Киев они отправились вместе со сплавщиками на плотах.

Правда это или легенда, подчеркивающая, как многого она добилась, начав с нуля, сказать невозможно. Но точно известно, что мать семейства устроилась на ткацкую фабрику, а девочку взяли на черную работу в швейную мастерскую. В одиннадцать лет мать пристроила ее подгорничной в гостиницу на Крещатике, и здесь, как гласила одна из легенд, пение убиравшейся в номере девочки услышала певица Серафима Бельская. По одной версии, киевская прима едва ли не сама стала учить юное дарование пению. Но по другой, куда более реалистической, Бельская посоветовала девочке учиться петь и порекомендовала попробовать силы в модной тогда оперетке.

В сказке о Золушке из брянских лесов ничего не говорится о том, почему лишь год или два спустя после этой встречи, в 1884 году, Анастасия решилась проситься на службу в оперетту. Но попытка устроиться в гастролировавшую в Киеве труппу антрепренера И. Я. Сетова оказалась успешной. Несмотря на то что в опереточной труппе для нее не нашлось места, Сетов предложил прелестному подростку танцевать в его балете, хотя ни малейшего таланта по этой части у Вяльцевой не наблюдалось. Антрепренер сам учил ее танцам, однако успехи были, мягко говоря, не блестящими. Во время первого же выступления Вяльцева перепутала все движения и была заслуженно освистана публикой. Не спас положение даже переход в опереточную часть труппы Сетова. Как оказалось, играть роль, двигаясь по сцене, и одновременно петь Вяльцева была совершенно не способна. Она превратилась в излюбленную мишень для студентов, которые специально к ее выходу берегли огрызки яблок и приносили тухлые яйца.

Не говорилось в сказке о Золушке-Вяльцевой и еще об одной детали. В XIX и начале XX веков в оперетту "за искусством" ходили лишь малосостоятельные особи мужского пола. Солидные, финансово достаточные господа посещали эти мероприятия главным образом для того, чтобы подобрать себе подходящую пассию из балеринок или хористок. В приличном обществе хористок считали чем-то вроде облагороженных проституток, иметь дело с которыми не столь позорно, как, скажем, с уличными жрицами любви или гостиничными горничными.

В мемуарах сохранились рассказы о том, что по России гастролировала масса женских хоров, где артистки отличались не голосами, а телесами. Одна из таких дам вспоминала о том, что практически в каждом городке после выступления любую из хористок запросто приглашали на ужин в отдельные ресторанные или гостиничные номера. А днем владелица хора, "мадам", выгоняла своих работниц на прогулку в город, как правило, в городской сад, где можно было легко познакомиться со скучающими, но состоятельными господами. Вся техника трансформации увлечения в обогащение была отработана до мелочей. Хористка рассказывала жалостную историю своей жизни, благо придумывать чаще всего почти и не приходилось, и жаловалась на отсутствие твердой мужской руки, на которую ей так хотелось бы опереться. Провинциальные купчики, отродясь не видевшие дам в таких туалетах, таяли и начинали активно материально поддерживать своих избранниц.

Высшим пилотажем среди хористок считалось умение довести клиента до того состояния, когда он предлагал полное содержание и выкуп из хоровой кабалы. Обставлялся этот момент с лубочной помпой. Купец являлся к "мадам", объявлял, что влюблен без памяти и хочет, чтобы его избранница посвятила жизнь только ему. Хозяйка хора заламывала руки и кричала об огромных убытках, которые постигнут ее из-за ухода звезды, намекая при этом, что контракт позволяет ей притормозить воссоединение влюбленных сердец на пару-тройку лет. Распаленный купец выкладывал требуемую сумму, рвал контракт и тогдашнюю трудовую книжку — трудовой список. После чего отправлялся с избранницей в снятое для нее жилье. Но как только все деньги оказывались собранными, хор в полном составе отправлялся в следующий провинциальный городок. "Мадам" делилась доходом с хористками, трудовые списки восстанавливались, составлялись новые липовые договоры.

Происходило ли что-нибудь подобное в хорах, с которыми выступала Вяльцева после распада труппы Сетова,— об этом история умалчивает. Ее биографы-обожатели с подозрительным энтузиазмом всегда подчеркивали, что она выступала в солидных труппах. Но даже они не могли скрыть того, что, оказавшись в 1893 году в труппе питерского Малого театра, где давали в то время оперетты, Вяльцева лишь пела в хоре или исполняла третьестепенные роли. При этом все видевшие и запомнившие ее тогдашнюю мемуаристы вспоминали о ее обворожительной улыбке.

Золушка и Пигмалион

Она могла простоять на фланге выстраивавшегося полукругом на сцене хора еще несколько лет и потом кануть в Лету питерских доходных домов или, того хуже, трущоб. Но тут в жизни певчей Золушки появилась добрая фея, точнее, добрый волшебник. Это был солидный господин из тех, о которых мечтала любая хористка. Модный столичный адвокат, присяжный поверенный Н. Холева был блестящим светским львом и известным санкт-петербургским меломаном.

Почти все биографы Вяльцевой уверяли, что ее отношения с покровителем были исключительно платоническими. Но ни тогда, ни позднее никто в столичном бомонде не верил, что известный своей расчетливостью адвокат станет тратить значительные средства на певицу исключительно по дружбе. Как бы там ни было, по его настоянию Вяльцева ушла из труппы и впервые начала по-настоящему учиться пению. Холева убедил председателя Санкт-Петербургского вокального общества С. Сонки давать его протеже уроки. Актер А. Сумароков вспоминал: "Сонки открыл у нее голос, правда, небольшой и жестковатого тембра. Но Вяльцева показала пример энергичной, ревностной работы над усовершенствованием своих голосовых данных".

Впоследствии, когда Вяльцева стала богатой и знаменитой, профессор Сонки, как водится, изменил мнение о ее голосе и рассказывал всем, что она была от природы талантлива, а его роль в формировании звезды эстрады была минимальной. Возможно, говорил он так потому, что не смог сделать все, что было необходимо. Не удовлетворенный результатами Холева настоял, чтобы Вяльцева начала брать уроки у преподавательницы консерватории Е. Цванцигер и выдающегося певца того времени И. Тартакова. Мало того, все еще видя исполнительские недостатки Вяльцевой, Холева отправил ее в Италию, к профессору Марти, который исправил последние погрешности в ее манере исполнения и голосе.

Все это время Анастасия Вяльцева была постоянной гостьей, а затем едва ли не хозяйкой на музыкально-художественных вечерах в доме Холевы. И чтобы соответствовать уровню собиравшейся там светской публики, с крестьянским упорством занялась самообразованием. Но все же главным учителем певицы был сам адвокат. Он считался непревзойденным мастером по разного рода спорным морским делам и не отказывался участвовать в еще более сложных процессах, связанных со сложными медицинскими экспертизами. Его успехам помогали не только огромная работоспособность и въедливость, но и умение мастерски работать с прессой.

Еще студентом он редактировал ряд небольших изданий и знал газетный мир, что называется, изнутри. А перебравшись с юга России в Санкт-Петербург, много раз защищал в суде редакторов и журналистов, добиваясь снятия с них обвинений в клевете, оскорблении печатным словом и прочих прегрешениях. Поэтому он не без оснований слыл любимцем газетчиков, а созданная ими известность помогла Холеве войти в высшую адвокатскую лигу. Этот свой опыт и связи в газетном мире он передал выпестованной им певице. Потом все недруги многократно и дружно обвиняли Вяльцеву в использовании американских методов саморекламы и злоупотреблении прессой. Однако Вяльцева, как ни в чем не бывало, продолжала дружить с репортерами и не забывала регулярно подбрасывать сенсационные и быстро разлетавшиеся по стране новости о себе.

Скорее всего, Холева помог певице найти и свое место на русской эстраде. В ту пору остромодными были романсы в исполнении цыган или хотя бы в цыганской манере. Публика ломилась на такие представления, но увидеть и услышать лучшую представительницу этого жанра Варю Панину могли далеко не все. Она со своим хором выступала только в московском ресторане "Яр", где собирались первые люди первопрестольной. Но даже там насладиться пением этой звезды могли далеко не все любители цыганского пения. Панина была уже в годах, в зале выступала редко, а уговорить ее спеть в отдельном кабинете мог позволить себе далеко не каждый посетитель ресторана. Сохранились воспоминания о том, что компания купцов-миллионщиков долго не могла уговорить Панину спеть для них. И лишь после того, как самые видные из них отправились к ней лично на переговоры и приложили к просьбе солидную сумму, звезду под руки привели к ним в кабинет.

Даже сквозь шипение граммофонных дисков слышно, каким сильным и красивым был голос Паниной. Тягаться с ней Вяльцевой было не под силу. Так что ставка была сделана на чувственность исполнения даже не с цыганским уклоном, а скорее с оглядкой на французский шансон. А долю цыганскости в пении помог приобрести знаменитый в те годы исполнитель цыганского романса Саша Давыдов.

Репертуар подбирался такой, чтобы сделать ее песни предельно простыми и потому запоминающимися. Но главная ставка делалась на красоту Вяльцевой, которую подчеркивали прически и ставшее впоследствии знаменитым ее концертное платье белого шелка с розовой отделкой и вышивкой серебром от знаменитого тогда кутюрье Пакэна, которое делало ее похожей на русалку с осиной талией. Ко всему прочему певица оказалась на редкость фотогеничной, чем просто грешно было не воспользоваться.

Пробные выступления в Петербурге прошли успешно. Правда, по большей части — благодаря лояльности питерской прессы. Восторженные рецензии помещали все дружественные Холеве издания. Но в качестве места для восхода новой звезды перед публикой была избрана Москва, где она прежде выступала немного, и где выступления второразрядной хористки, надо полагать, были напрочь забыты. Бывавший в Питере директор московского сада и театра "Эрмитаж" Я. Щукин оценил результаты усилий Холевы и Вяльцевой и в 1897 году предложил певице выступить на его сцене.

Результат московского дебюта оказался феноменальным. Публика, предварительно разогретая перепечатками восторженных рецензий из питерских газет, пришла в восторг от голоса, манер, а главное — от потрясающей красоты певицы. Говорят, что многие зрители просто кричали и ревели от восторга. И Щукин тут же предложил новой эстрадной звезде весьма солидное по тому времени жалованье — 750 рублей в месяц. Для сравнения: врач городской больницы получал тогда 600 рублей в год, правда, при казенной квартире. А в конце сезона директор театра платил "несравненной Вяльцевой" уже 133 рубля за каждый выход на сцену. В Санкт-Петербург она так и не вернулась, а в 1899 году Холева умер. Как говорилось в официальных сообщениях, смерть последовала на почве нервного переутомления, от болезни мозга.

Можно предположить, что адвокат потратил на подопечную немалую часть своего состояния: известно, что его дочь жила в Крыму, сильно нуждалась, и находившаяся в зените славы Вяльцева время от времени ей помогала.

Всероссийский чес

Во всех жизнеописаниях Вяльцевой следующий период ее жизни представлен как череда все более и более успешных гастролей. Однако на деле все было не совсем так. Гастрольные поездки начались лишь в 1902 году, да и то их начало вряд ли можно было назвать успешным. Во многих городах певице просто боялись предоставлять залы, опасаясь ее "погромной славы". Все знали, что в Москве ее концерты заканчивались беспорядками, и это стало своего рода недоброй традицией. Как правило, перед началом концертов к залам, где должна была выступать Вяльцева, стягивалась полиция, которая дежурила в фойе и даже в зале. Как только певица заканчивала бисировать, а выходила она к неумолимой публике до двадцати раз, студенты с галерки бросались по лестницам вниз, вслед за ней, а если их не допускали к кумиру, начинали крушить мебель. Дело дошло до того, что владельцы залов стали брать с Вяльцевой или организаторов ее концертов залог за мебель — 300 рублей.

Однако именно эти "погромные" концерты помогли Вяльцевой создать собственный стиль их проведения. У этих выступлений не существовало никакой программы, певица исполняла все те песни своего репертуара, о которых просила публика. Восторг зрителей переходил все мыслимые пределы. Во время первых, малых гастролей вблизи столиц в 1902 году, поклонники отнимали у нее перчатки и однажды порвали на сувениры ее шарф. Однако музыкальные критики предвещали ей провал на гастролях, утверждая, что провинция — не столицы, и газетной шумихой провинциалов не проведешь. А особенно не любивший ее патриарх русской критики В. Стасов не стеснялся использовать — правда, в частной переписке — при описании пения Вяльцевой непечатные выражения.

Но ожидания недругов не оправдались. Организовавший ее первую поездку по маршруту Рязань--Тамбов--Воронеж--Орел--Курск--Харьков--Киев--Одесса--Ростов--Баку--Тифлис антрепренер Л. Пальмский пережил немало неприятных минут, договариваясь с местными полицмейстерами и владельцами театров и залов. Но поскольку его партнерами на переговорах были люди с деловой хваткой, с помощью переданных из рук в руки купюр удавалось разрешить практически все проблемы. Пальмский не учел только одного. Его подопечная цепко следила за всеми его маневрами и впитывала все приемы антрепренерского искусства как губка. В следующих поездках Пальмский ей больше не понадобился. Все вопросы она решала сама или препоручала матери, которая превратилась в ее костюмершу, телохранителя и помощницу во всех делах.

Успеху гастролей немало способствовала и замечательная память певицы. Она годами помнила, что любит публика в любом городе и зале, где она когда-то выступала. И выходя там на сцену, вновь заводила зрителей в считанные минуты, к концу выступления доводя их буквально до экстаза.

Чес по России оказался настолько выгодным, что певица почти постоянно находилась в разъездах. А чтобы чувствовать себя всюду как дома, заказала в Бельгии салон-вагон с апартаментами для себя, купе для аккомпаниатора и других сопровождающих, с ванной, кухней, ледником и людской для прислуги. Знающие люди утверждали, что ее вагон по удобству и отделке лишь немногим уступает царским.

При этом, однако, Вяльцева оставалась простой крестьянкой, пережившей в детстве немало голодных дней и потому постоянно думавшей о черном дне. Она сама учитывала все расходы, питалась очень скромно — щи да каша, выступала много и требовала за свои выступления огромные гонорары — уже до 1200 рублей за выход. Владельцы залов и театров, надо признать, тоже не оставались внакладе, ведь билеты в первый ряд на концертах Вяльцевой стоили от 12 до 20 рублей. Так что их затраты на приглашение акулы императорского шоу-бизнеса возвращались с лихвой. Никто другой, кроме, может быть, Шаляпина, не мог и мечтать о таких гонорарах. Оперная суперзвезда, солист императорских театров Л. Собинов лишь раз получил за выступление гонорар, сравнимый с вяльцевским, и страшно гордился этим.

Благодаря огромным доходам Вяльцева могла позволить себе то, о чем другие эстрадные исполнители не могли и помыслить. Она купила у графов Игнатьевых поместье за 150 тыс. рублей, а затем стала и столичной домовладелицей. Обычно в ее биографиях этот момент стыдливо опускается. Но известно, что однажды страстный поклонник во время концерта подал ей на сцену веер, к которому были прикреплены дарственные на три доходных дома. Управлять этой недвижимостью Вяльцева поручила своему брату.

Граммофонные пластинки с ее песнями стоили дороже, чем записи других исполнителей, до шести рублей, и расходились как горячие пирожки. А на волне успеха она записала без малого полторы сотни дисков.

И все же успех и огромные доходы — только выступления приносили ей свыше 100 тыс. рублей в год — не давали Вяльцевой полного удовлетворения. Ведь для великосветской публики она оставалась крестьянкой, бывшей хористкой и исполнительницей незамысловатых песенок. Вяльцева пыталась выступать не только в оперетте, но и в опере. Но в большинстве случаев эти роли приносили разочарование и публике, и певице. Над ее Кармен критика только посмеивалась. А когда она решила петь мужскую партию Демона в одноименной опере, ее отказывались понимать даже самые преданные поклонники. Собственно, она была не единственной эстрадной звездой, тяготившейся этим высоким званием. Ее постоянная конкурентка Надежда Плевицкая, хотя и не могла тягаться с Вяльцевой доходами, подавала себя как собирательница и исполнительница истинно русского фольклора. Но как только она заводила песни из российской глубинки, публика отворачивалась от нее, и Плевицкая вновь обращалась к легкому жанру.

Признания высшего общества, как, видимо, считала Вяльцева, можно было добиться, выйдя замуж за аристократа. И эта мечта могла скоро осуществиться — в нее был пылко влюблен потомок старого польского шляхетского рода офицер конногвардейского полка В. Бискупский. Его родители не возражали против женитьбы на столь состоятельной особе, но правила гвардейского полка категорически запрещали мезальянсы. Мало того, Бискупский предпочитал держать их роман в тайне. Однако нет ничего тайного, чтобы женщина, желающая выйти замуж, не сделала бы явным. Во время Русско-японской войны отправившийся на фронт Бискупский был ранен, а Вяльцева, демонстративно разорвав контракт на выступления, отправилась в Маньчжурию, чтобы стать сестрой милосердия и быть ближе к возлюбленному. Ее пребывание в госпитале, конечно же, не осталось ни для кого секретом, поскольку она выступила на благотворительном концерте в пользу семей увечных воинов. Деваться гвардейцу было уже попросту некуда. Тайно, чтобы его не изгнали из полка, он обвенчался с певицей. Несколько лет ему удавалось выдавать свой брак за простую любовную связь. Но когда Вяльцева начала на законных основаниях именовать себя в официальных документах Бискупской, терпение офицерского собрания лопнуло и полковнику предложили уйти в отставку.

Шоу до самого конца

Наслаждаться новым общественным положением Вяльцевой пришлось недолго. В декабре 1912 года, во время гастрольного концерта, "несравненной" стало плохо. Она не смогла завершить выступление, и ее срочно отправили домой, в Санкт-Петербург. Осматривавшие ее врачи единодушно утверждали, что у нее рак крови, и спорили лишь о методах и способах лечения. Из-за границы пригласили профессора Эндерлена, который порекомендовал лечение переливанием крови. А знаменитый в ту пору в Питере врачеватель Бадмаев пытался лечить ее заклинаниями, травами и гипнозом. В феврале 1913 года для лечения Вяльцевой прибыл сторонник новейших, радиоактивных методов лечения доктор Плеш. Однако от впрыскивания тория наступали лишь кратковременные улучшения.

Для всех, в том числе и для самой Вяльцевой, неизбежный исход стал очевидным. И тогда звезда сцены решила срежиссировать его в лучшем виде. Внимание публики было и без того привлечено постоянными публикациями газет о ее здоровье. Но для эффектного финала певица заказала себе новое платье своих любимых сценических цветов — бело-розовое. Еще она заказала себе прическу, чтобы выглядеть в гробу так, как ей хотелось. И наконец, она точно оговорила всю обстановку комнаты, где будет проходить прощание с телом, и весь церемониал.

Последний выход на публику удался ей на славу. За гробом шло около 150 тысяч человек. В газетах публиковали отклики, где утверждалось, что так не хоронили даже Чехова. На что последовал комментарий: "Чехов писал для немногих, Вяльцева пела для всех".

По распространенной версии, безутешный вдовец так никогда и не женился и тихо умер в эмиграции в 1945 году. Однако это лишь красивая сказка. Видимо, зная ветреный нрав мужа, Вяльцева-Бискупская завещала свои дома городу Санкт-Петербургу. И еще более полумиллиона выделила на стипендии своего имени. Однако из-за проволочек при передаче наследства городу не досталось практически ничего. Весь капитал оказался растраченным. И в этом вполне обоснованно подозревали Бискупского, присвоившего, как считалось, все ценности и деньги.

С началом первой мировой он вернулся в армию, дослужился до генерала, но в 1917-м опять начал чудить. Поддержал революцию и даже пытался стать солдатским депутатом. Потом он чудил на Украине, а затем оказался в эмиграции в Германии, где женился на дочери русского генерала и обзавелся тремя детьми. О его отношениях с нацистами говорят и пишут разное, но вот факт: в 1937 году он стал германским чиновником, управляющим делами русских беженцев. И в этом качестве был причастен к формированию РОА из советских военнопленных. Ничего хорошего после победы его не ждало. Но утверждают, что после того, как его вилла под Мюнхеном, где хранились архивы и ценности, сгорела во время бомбежки, с ним случился удар, и в июне 1945 года он умер. Так что богатства Вяльцевой не достались уже никому. Впрочем, ее роскошным вагоном после 1917-го успели попользоваться сначала адмирал Колчак, а потом красный маршал Василий Блюхер.

ЕВГЕНИЙ ЖИРНОВ