Французский культурный центр и Союз театральных деятелей России представили московской публике две постановки Compagnie Suzanne М. — Eric Vigner: "Летний дождь" по роману Маргерит Дюрас (Marguerite Duras) и "Вечер обэриутов". В обоих спектаклях заняты студенты Парижской консерватории.
Главным событием этих мини-гастролей, да и всей апрельской программы Культурного центра Франции должен был стать показ "Летнего дождя" на старой сцене театра на Таганке. И потому, что этот спектакль признан Парижем едва ли не лучшей постановкой сезона, и потому, что в этот день ожидался приезд самой Маргерит Дюрас — старейшины и одной из самых заметных фигур современной французской культуры. Ее собирались приветствовать не только театральные, но и кинозрители — на встрече с писательницей в Музее кино, где проходит сейчас ретроспектива фильмов, снятых по ее сценарию.
Впервые российский читатель мог познакомиться с Маргерит Дюрас в 1990 году, когда журнал "Иностранная литература" опубликовал небольшую повесть "Любовник", удостоенную в 1985 Гонкуровской премии. Фабула ее остается, однако, не совсем ясна, если не знать ранних произведений писательницы "ориентального" цикла. Возможность прочесть хотя бы один из них появилась лишь в прошлом году, когда издательство им. Сабашниковых выпустило роман 1950 года "Плотины против Тихого океана", который и принес автору литературную известность. Это повествование посвящено юности писательницы, родившейся в Индокитае в год начала Первой мировой. Колорит и своеобразный ритм ее прозы предвосхищают кинематографические решения "восточной" темы, например, у Бертолуччи в "Расколотом небе". Не случайно фильм Алена Рене "Хиросима, любовь моя" (1959) по одноименному роману принес Дюрас мировое признание и в кино.
Однако писательница заболела и в Москву не приехала. А среди публики, собравшейся на "Летний дождь", между тем, нарастало недоумение. Сказанную на пресс-конференции режиссером фразу — "Для меня театр важен тем, что здесь обретает жизнь слово" — многие пропустили мимо ушей, а она оказалось вовсе не фигурой речи, а чистой правдой. Кстати, это вообще в традициях французского театра еще с классических времен — ориентироваться не на глаз, а на ухо зрителя. "Летний дождь" оказался похож на черновую читку-репетицию: шестеро молодых артистов на пустой сцене не выпускали из рук книжку и, располагаясь в незамысловатых мизансценах, "подавали" текст на высоких тонах (естественно без перевода). Освободившись от привычных средств театра, Виньи, вероятно, предполагал извлечь драматизм из аромата слов. Что если и удалось, то лишь отчасти, и в антракте большинство зрителей, посетовав на незнание французского, удалились. А Виньи оказался провокатором. После перерыва не было никаких книжек, действие приобрело остроту и выразительность, а в финале на сцене даже бушевал настоящий пожар. Но его мало кто увидел.
Зато на следующий день французов ожидал успех. "Вечер обэриутов" играли в театре Анатолия Васильева на Сретенке, что не было случайностью: и сам Виньи, и двое его студентов некоторое время стажировались в "Школе современного искусства".
С наследием обэриутов режиссер и актеры познакомились год назад. Но предполагая, очевидно, что не у всех была такая счастливая возможность, в прологе они читают по-русски и по-французски обэриутскую декларацию и коротко представляют самых известных писателей-обэриутов. И только потом переходят к самому представлению — разыгрывают "Елизавету Бам", причем сам Хармс — постановку якобы режиссирует. Спектакль уже не несет никаких следов "первого знакомства" или ученической робости. Виньи точно рассчитал дозу эксцентрики, способную материализовать драматургию словесного разлада, и не поддался соблазну прямолинейных политических аллюзий. Звучность французской речи словно смягчает режущую неплавность обэриутской пьесы. Одним словом, приходится констатировать, что в театре "наш" Хармс оказался французам ближе, чем "их" Маргерит Дюрас — нам.
МАРТЫН Ъ-МАЛАХОВСКИЙ