Капустник в кубе

Танцы на Малой сцене Музтеатра Станиславского

премьера балет

На Малой сцене Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко дебютировал балет: труппа представила возобновление "Вечерних танцев" в постановке Тома Шиллинга и премьеру балета "Цвета белого", сочиненного хореографом-дебютантом Сергеем Петуховым. ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА сочла, что безоглядная любовь театра к Малой сцене не дает учесть ее коварства.

До сих пор на Малой сцене Музтеатра Станиславского показывали только оперу. И понятно почему: пространство это — черный куб с большими возможностями для трансформации — требует зрелища соответствующей продвинутости. Отсутствие дистанции между зрителями и лицедеями (ни подмостков, ни тем более оркестровой ямы Малая сцена не предусматривает) заставляет режиссеров искать особый тип взаимоотношений между двумя половинами зала. Тем не менее руководители театра сочли, что простаивать замечательная площадка не должна, и выпустили на публику сразу два вполне традиционных балета: подзабытые "Вечерние танцы" на музыку Шуберта, которые восточный немец Том Шиллинг поставил в "Стасике" в 1980 году, и свежие "Цвета белого", постановку которых доверили Сергею Петухову — экс-солисту ансамбля Моисеева, прославившемуся сочинением хореографии для отечественных фигуристов высокого полета.

"Вечерние танцы", по отзывам очевидцев, в глубоко застойные годы выглядели приотворенным окном на Запад и чуть ли не отголоском немецкого экспрессионизма, однако испытания временем решительно не выдержали. Сегодня этот камерный опус на шестерых человек вызывает разве что чувство неловкости. Балет делится на два эпизода. Первый — нечто вроде стилизованного бала неопределенной эпохи, намекающей на Возрождение поклонами, несколькими па из исторического танца романеска да костюмами в виде длинных хитонов-"джульетток" у женщин и подпоясанных рубахах у мужчин. Прелестная балерина Татьяна Чернобровкина с искаженным страданием лицом и возведенными к колосникам глазами путем всяческих арабесков и па-де-ша избегает сближения с танцовщиком Дмитрием Забабуриным (собственным мужем в обычной жизни, между прочим). Этот статный, хоть и несколько деревянный мужчина в ужасном песочно-пепельном гриме с подведенными глазами выглядит сущим провинциальным фатом: ест глазами героиню, а сам прихватывает в поддержках посторонних балерин. К тому же он очень тяжело выпрыгивает в грязных двойных турах и с авральным скрипом прокручивает пируэты.

Во втором эпизоде пара все-таки сходится наедине. Видно, что героиню влечет к порочному мужчине. Она то и дело робко прикладывает голову ему на плечо — тот неизменно пользуется случаем, подхватывая ее в чем-то поддержечно-винтообразном. Но каждый раз нерешительная женщина сбегает на край сцены и ломает в отчаянии руки. Завершились эти метания "стоячим" объятием — вполне целомудренным, однако после него героиня легла на пол и не встала, а герой удовлетворенно отступил в темноту. Знающие люди объяснили потом, что он был Смертью, к которой героиня испытывала исконно немецкое тяготение. Возможно, если бы артистов отделяла от зрителей оркестровая яма, проглотить эту пафосную клюкву было бы проще. Но даже с шестого (третьего с конца) ряда близость тружеников сцены казалась почти непристойной: скрип пуантов и суставов, искореженные "романтическим просветлением" лица, пропотевшие подмышки, тупой стук приземлений после прыжков безжалостно превращали и без того неубедительную балетную утопию в тяжкое зрелище ремесленного труда.

О "Цветах белого" на полуэтнографические, полупопсовые песни Карла Дженкинса лучше не писать вовсе. Если бы мой бывший коллега по ансамблю Моисеева заслуженный артист России Сергей Петухов ставил это действо в рамках домашнего капустника (жанра, крайне популярного в ансамбле четверть века назад), я бы его поддержала и даже посильно поучаствовала. Отдельные номера из радужного сборника (а в нем есть и "Песня о радости" в зеленом, и "Песня о беззаботности" в оранжевом, и "Песня о нежности" в розовом, и "Песня о любви" почему-то в голубом) еще могли бы сгодиться коллективу "Тодос". Есть в них элементы фитнеса, аэробики и даже художественной гимнастики типа колец, шпагатов, переворотов и ласточек; есть натужный пафос в виде растопыренных кистей рук и ощупывания невидимых стен; есть улыбки до ушей, сведенные домиком брови, вихляния бедрами и корпусом, многофигурные и парные композиции со сплетенными телами и задранными в разные стороны ногами — словом то, что нравится посетителям эстрадных "Аншлагов".

Но невозможно понять, чем это пленило Музтеатр Станиславского. Его директор Владимир Урин одним из первых приобщил москвичей к настоящему западному авангарду, организовав еще в начале 90-х мощный фестиваль современного балета. Теперь же универсальная Малая сцена, не имеющая аналогов в балетных театрах Москвы, дает чудесный шанс продолжить эксперимент по превращению просто молодой труппы в современную. Вот только пускать на нее экспериментаторов-балетмейстеров надо с особенным разбором, чтобы не испортить вкус труппе и отбить охоту у зрителей радоваться глупостям в балетном кубе.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...