Еще не поздно

Апластическую анемию Саши Харитонова можно вылечить

Мальчику десять лет. У него апластическая анемия — костный мозг не вырабатывает клеток крови. Саша лежит в том же отделении Российской детской клинической больницы, с тем же диагнозом и, кажется, даже в той же палате, где три года назад лежала девочка, которую мы не смогли спасти и не можем забыть. И он тоже не отвечает на обычную химиотерапию, как та девочка. Только той девочке нельзя было сделать успешную трансплантацию костного мозга, а Саше — можно.

Он смешной деревенский мальчишка. У него круглая белобрысая голова, забавная манера говорить и довольно мифологические мысли в голове. Он сидит на кровати, пристегнутый через введенный в подключичную вену катетер к капельнице, и учится играть на гитаре. Специальный аппарат, называющийся инфузоматом, отмеряет и поставляет потихоньку в Сашину кровь четыре антибиотика и еще обезболивающее средство. Мальчик кряхтит и морщится всякий раз, когда ему надо сделать вдох, потому что у него грибок в легких. Тот самый грибок, который водится на сырых каменных стенах и который, поселившись в легких детей, больных раком крови, убивает их.

— Как ты, Саша? — заходит в палату улыбчивая девушка-доктор.

— Лучше,— Саша морщится от боли, когда говорит.— Можно больше не делать обезболивающего. Я скажу, когда нужно будет обезболивающее.

Полгода назад в начале своей болезни Саша лежал в Орловской больнице, там было четверо человек в палате, Сашиной маме нельзя было остаться с сыном, костно-мозговую пункцию, укол толстой иглой в грудь, делали без наркоза, и обезболивающие кололи шприцом, а не вводили потихоньку через инфузомат. Мальчик просто забыл, что получает обезболивание постоянно. Мальчику не приходит в голову, что, если обезболивание отменить, боль станет нестерпимой. Ему кажется, что он выздоравливает.

Он говорит, что ему не нравится в Москве. В Москве люди дышат дымом, и в небе над Москвой не видно звезд. Он говорит:

— Я лучше бы в деревню поехал.

— Зачем? — спрашиваю.

— Грязь месить,— мальчик улыбается.— Знаете, какая там у нас грязь. И по-настоящему темно ночью. И звезды. И на бабушкином участке деревьев вырос целый лес, потому что дед не хотит деревья пилить.

Когда мальчик смеется, ему больно. Поэтому он предпочитает рассказывать не смешные истории про то, как "дед не хотит пилить деревья", а страшные истории или волшебные истории. Он говорит, что всякий раз, когда идет по лесу к бабушке в этой их совершенной деревенской темноте, ему кажется, будто из-за деревьев на него смотрит кто-то. А про бабушку Саша говорит, что она "глазливая". Если бы, например, бабушка узнала, что ему стало легче, и порадовалась бы его скорому выздоровлению, то тогда Саше немедленно стало бы хуже.

— Восемь антибиотиков тогда висело бы тут на капельнице, а не четыре,— говорит Саша.

Про Москву Саша говорит, что в ней нет ничего волшебного. Только однажды за полгода, проведенные в московской больнице, Саша видел из окна волшебный самолет, который летел над самыми крышами домов. Крылья этого самолета, Саша говорит, украшены были сплошь огнями, как гирлянда. Возможно, Саша видел этот самолет в бреду, потому что, когда человека лечат от апластической анемии, особенно если у него грибковая инфекция, он часто бывает вот так между сном и явью, чтобы увидеть похожий на гирлянду самолет.

Полчаса назад в ординаторской Сашин доктор говорил мне, что причины апластической анемии неизвестны. Ни с того ни с сего иммунная система человека вдруг принимается подавлять в человеке деятельность костного мозга, и костный мозг не вырабатывает кровь. Лечение состоит в том, чтобы химическими препаратами угнетать длительное время иммунитет и ждать, чтобы костный мозг заработал сам. Иногда он начинает работать. Иногда нет.

— Помнишь,— говорит доктор,— Надю? У нее была такая же апластическая анемия. И она точно так же не отвечала на лечение, как Саша. Только три года назад мы не умели делать трансплантацию неродственного костного мозга апластикам. А теперь умеем. Значительно усовершенствовались методы типирования костного мозга, понимаешь? У нас уже пять апластиков прошли трансплантацию и выжили.

Я помню Надю. Я писал про нее три раза. Мы собирали для нее деньги на все более и более сложное лечение, мы собирали для нее доноров, мы записывались в очередь сдавать для нее кровь. Когда она умерла, она снилась мне три месяца каждую ночь, не знаю почему, может быть, потому что была очень хорошенькой девочкой.

Моя память окружила историю с этой девочкой провалами. Я не помню точно, в той ли палате лежала девочка, в которой лежит сейчас Саша. Кажется, да. Кажется, я вот так же сидел напротив нее и наблюдал за ее игрой в куклы, как сижу сейчас напротив Саши и наблюдаю за его игрой на гитаре.

— Ты знаешь, что такое трансплантация костного мозга? — спрашиваю я мальчика.

— Не надо мне рассказывать,— предусмотрительно отказывается Саша, чтобы раньше времени не пугаться.

— Не бойся. Это просто укол в вену. Донорский костный мозг выглядит как густая красная кровь. Его просто вводят в вену и ждут, пока он приживется.

— Здорово,— говорит мальчик.— Знать бы с самого начала, я приехал бы на 15 минут, сделал бы укол и выздоровел.

Я не уточняю, как тяжело переносят дети трансплантацию. И не уточняю, в каком проценте случаев выживают.

Валерий Ъ-Панюшкин

специально для Российского фонда помощи

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...