Последняя книга Владимира Маканина оказалась возмутительно вызывающей. Писатель, которому уже давно отведено место в президиуме современной отечественной словесности, который во Франкфурте произносил чуть ли не нобелевской значимости речь от всей делегации росписателей, который, наконец, недавно отметил солидный юбилей, вдруг выпустил сборник эротико-сатирических историй о похождениях пожилого дачника. Да еще в примодненном оформлении, с латинской буквой "S" в названии, словно у какой-нибудь Оксаны Робски, и словом "хер" на переплете. И все это — к юбилею и невзирая на франкфуртские президиумы! Очень многие критики старшего поколения возмутились не на шутку: автор "Ключарева и Алимушкина", "Лаза", "Андерграунда" и автор "Испуга" были объявлены разными людьми. Причем градус кипения был высок, поскольку некоторые фрагменты книги уже публиковались на протяжении последних пяти лет в "Новом мире" (так что временные границы "Испуга" несколько размыты: действие происходит в 1990-х, затянувшихся до наших дней).
Основной обструкции подвергся главный маканинский герой — уже знакомый нам по тому же "Андерграунду" Петрович. Закосивший то ли под старика Козлодоева, то ли под мифологического сатира, персонаж ночи напролет бродил по поселку и, пользуясь воцарившейся по недосмотру Чубайса темнотой, забирался в постели к зазевавшимся дачницам, которых он почитал то ли мочалками, то ли нимфами. Иногда Петрович знал куда лезет, иногда ошибался дачей, иногда притворялся, что ошибся. Лидуся старика привечала, Вика перепутала его со своим мужем, еще одну дамочку он сам перепутал с Алкой, Аня оплатила ему принудительное лечение в платной клинике. А номенклатурная дочка Даша в октябре 1993-го даже взяла его с собой в Белый дом. Юной наркоманке нужна была доза, а Петрович успел поразмышлять о тщете всех путчей и еще сильнее обозлить общественность. Сам Петрович, с его страстью к классификации, наделяет своих нимф довольно меткими характеристиками: "Сороковник!.. Самый злобный возраст. Немереные претензии к жизни. А доброты еще не скопилось". Иногда, правда, в героинях тут путаешься, но, если учитывать общий количественный перевес женского населения, ситуацию эту можно счесть вполне заурядной.
Удивительно только, что очень немногие критики обратили внимание на увлекательнейшие стилистические "бесчинства" автора и его героев. Маканину удалась одна непростая ландшафтная операция, о которой мечтали и другие авторы, например Олег Зайончковский. Но получилось только у 70-летнего классика: он проложил в гоголевских "дебрях" бунинские "аллеи". Для начала он увидел в обычном дачном поселке зловеще-волшебный мир, то есть реальность осталась, но она как будто слегка мерцает. Все эти вечно испуганные трогательные старички помещички, к которым наезжают за сбором дани их монструозные столичные родственники, все эти изголодавшиеся по постояльцам ведьмы-дачницы, все эти "панночки" из новорусских дворцов. И даже несчастный племянник Петровича, вернувшийся из Чечни контуженный Олежка, кажет себя оборотнем — иначе как смириться с тем, что выкинутый из жизни молодой парень каждую ночь вырывает в саду нору, чтобы укрыться там, словно в окопе.
И вот всему этому люду даруется то печальная, то гротескная, то комичная эротика. Знал ведь автор "Темных аллей", которому тоже, кстати, было под 70, чем утешить читателей послевоенного мира. Средство это не потеряло своей действенности. По телевизору — сплошные предвыборные дебаты (и уже не важно, 1993-й ли или какой другой год на дворе). И маканинским героям, будь то растерявшиеся старички или нахрапистая молодежь, ждать чего-то нового не приходится. Разве что от русской литературы. Хотелось бы, конечно, чего-нибудь похожего на радости урбанистической прозы, с ее водопроводом, канализацией и отоплением. Пусть даже в ущерб природности, телесности и прочему карнавалу. Но, как говорится, выбирать не приходится.
Владимир Маканин. Испуг. М.: Гелеос, 2007