премьера театр
О "Трусах" Павла Пряжко заговорили минувшей осенью после драматургического фестиваля "Любимовка". Читкой пьесы, которую одни сочли стебом, а другие — настоящей авангардной драмой, тогда руководила режиссер Елена Невежина. Теперь она превратила "Трусы" в спектакль, ставший совместной продукцией Центра драматургии и Театра.doc. О чем беседуют люди и сохнущие на веревке трусы, узнала АЛЛА Ъ-ШЕНДЕРОВА.
Первое, что вспоминаешь, сидя в тесном, до отказа набитом зале Театра.doc,— неприличные анекдоты про алкаша, сосланного на перевоспитание в детский сад. Спектакль "Трусы" сделан в точно такой же празднично-инфантильной стилистике. Количество нецензурных выражений зашкаливает — проще сосчитать те фразы, где их нет, от сюжета веет средневековой жутью, но матерятся актеры так же целомудренно, как детсадовцы, сюжет разыгрывают капустнически весело, а висящие над сценой цветные дамские трусики напоминают праздничную гирлянду.
Собственно, эти трусики и поставленные под ними в два ряда стулья — единственные декорации. Елена Невежина сохранила в спектакле тот же минимализм, который остался впечатлением от первой читки. И то сказать, страшно представить, как выглядела бы в реалистичных декорациях история провинциальной юродивой, противопоставившей грубой действительности материю нежную и возвышенную: красивые трусы.
Трусы здесь, конечно же, символ инакомыслия. Из-за них соседи сживают Нинку со свету, называют ее развратницей, воруют купленные на последние деньги трусы, а потом и вовсе устраивают самосуд. В особо патетических местах герои изъясняются стихами, ритм которых напоминает Сергея Михалкова и Агнию Барто. Нина в стихах молится Богу, чтобы ей вернули пропажу, два алкаша, на которых она заявляет в милицию, отвечают: "Мы твои трусы не брали, / Если б знали, где они, / Даже б в Африку слетали..." А хор женщин, возводя иноверку на костер, скандирует: "Все трусы хотела красные носить / Да заезжих мужиков к себе водить". Все эти скоморошеские запевы Елена Невежина превращает в настоящий карнавал, заставляя милиционера (Андрей Курносов), петь слащавые советские песни про березки, одновременно проверяя паспорта у зрителей, наряжая Нининых соседок в рыночные платья с бахромой и люрексом и подавая каждый их выход как концертный номер. Особенно забавно в пестрой женской толпе смотрится телеведущая, актриса и филолог Фекла Толстая. Макияж на ее лице не может скрыть печати интеллекта, а мат в ее филологических устах заслуживает отдельного описания. Впрочем, все это, похоже, работает на замысел, поскольку отстранение актеров от своих персонажей в "Трусах" — главный режиссерский прием.
Отрешенно, почти не окрашивая текст, играет свою Нину Арина Маракулина. Простоволосая, рыжая, сохранившая ту же подростковую угловатость, что и в спектакле "Кислород", она то откровенно "стебается" над ситуацией, то действительно кажется юродивой, способной взойти на костер.
Тут режиссеру надо бы поставить точку и сделать некий вывод. Но вывод из "Трусов" никак не выводится. Относиться ли к этой истории всерьез или она все же проходит по ведомству капустников (количество эстрадных номеров в спектакле резко перевешивает все остальное), не ясно пока ни зрителям, ни режиссеру, ни даже драматургу Павлу Пряжко. Поэтому финалов у спектакля два. Сначала идущая на смерть Нинка получает помилование — увидев ее в одних трусах и убедившись, что она такая же, как они, соседки неожиданно смягчаются и, удовлетворившись, отправляются смотреть по телевизору очередной сериал. А потом, уже раскланявшись, как бы на бис, актеры играют второй финал, в котором Нинку привязывают к воображаемому столбу, раздувают воображаемое пламя веерами и счастливо прикуривают от угольков.