классика балет
Интендант Берлинского балета Владимир Малахов поставил в своей труппе один из главных хитов русского классического репертуара — балет "Баядерка". Найдя десять отличий от обычной отечественной версии, ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА так и не решила — хорошо это или плохо.
Историю о том, как индийского воина Солора, пылающего запретной страстью к храмовой танцовщице Никии, раджа заставил жениться на собственной дочери Гамзатти, а конкурентку устранил посредством ядовитой змеи; как убиенная явилась безутешному любовнику в виде привидения и как боги покарали изменника, организовав землетрясение прямо во время его свадьбы, балетмейстер Императорских театров Мариус Петипа поставил в Петербурге ровно 130 лет назад. Экзотической мелодраме повезло: в советские годы она выжила. Отчасти потому, что сюжет с коварным правителем, убивающим представительницу угнетенного народа, оказался идеологически выдержанным. Но главным образом из-за танцев: сцена с привидениями, когда 32 белоснежные "тени" спускаются с Гималаев бесконечной чередой арабесков, безусловный шедевр классического балета. Тем не менее балет непрерывно "улучшали": отрезали последний акт с землетрясением, убирали избытки пантомимы, придумывали новые танцы — особенно для мужчин, сильно обделенных вариациями во времена Петипа. Новые фрагменты приживались, как родные — так, что большое "свадебное" grand pas, придуманное Вахтангом Чабукиани в 30-е годы, не решился выкинуть даже Мариинский театр, уверявший, что избавил балет от всех позднейших наслоений.
Владимир Малахов, пересаживая русский шедевр на немецкую почву, археологических целей перед собой не ставил, а просто сводил сюжетные концы с концами, основательно прочистив мизансцены. Типовую (трехактную) версию "Баядерки" балетмейстер разделил на две части, подробно разработав финальную сцену неудавшейся свадьбы и последующего катаклизма. Нелюбимой дочери раджи он подарил вариацию — зеркальное отражение знаменитого "Танца со змеей", исполняемого Никией перед гибелью. Сама покойница белым видением мелькает среди участников свадьбы, нарушая стройную церемонию отголоском романтического балета,— так сильфиды и наяды маячили среди смертных, не замечаемые никем, кроме своих воздыхателей. Землетрясение, которое в позапрошлом веке было одним из главных аттракционов балета и которое в прошлом столетии низвели до жалкой смены задников, в Берлине постарались подать с размахом (сценограф Хорди Ройг): метались люди под миганье стробоскопа, разваливались на куски каменные слоновьи лица на стенах храма, из-за кулис валил обильный дым. Из клубов дыма тень Никии вылавливала душу своего любимого и уводила в райские кущи Гималаев.
Однако, восстанавливая сюжетную логику, хореограф Малахов бестрепетно убирал все, с чем, по его мнению, не смогла бы справиться берлинская труппа. Исчезли дикие пляски религиозных фанатиков и неистовый "Танец с барабанами", облагородились па слуг в сцене курения гашиша, пропали чучела попугаев в руках индийских дев. Впрочем, о птичьих тушках жалеть не приходится, в отличие от безжалостно купированного "Танца со змеей". В последней его части покинутая баядерка Никия, получив корзинку цветов якобы от любимого, испытывает приступ лихорадочного веселья — неистово и долго сучит ножками на пуантах, сжимая в руках драгоценный дар. Этот эпизод не удается почти никому из балерин — нединамичное топотание на одном месте выглядит корявым и малообоснованным довеском к благородной печали вариации. Владимир Малахов его попросту убрал. Немецкая публика ничего не заподозрила, балерина сильно выиграла, наследие проиграло.
Зато к оставшимся классическим эпизодам Владимир Малахов проявил чрезвычайное внимание. Все артисты, включая ходячий миманс, хореографический текст произносят с внятной артикуляцией: позиции чисты, позы отточены, интонации выверены. Тридцать две "тени" стоят в адажио не шелохнувшись — точно солдаты Фридриха Великого. Трех офицерш-солисток еще предстоит подмуштровать. Зато примы-генеральши (Никия — Беатрис Кноп и Гамзатти — Коринн Вердей) свои вариации исполняют на совесть: уж если демонстрируют апломб, то бестрепетно стоят на пальцах сколько положено, если делают итальянское фуэте — то так, что хоть учебник пиши.
Хуже обстоят дела с мужчинами. На роль Золотого божка невысокий виртуоз нашелся — вылепленный природой поистине с божественной щедростью Мариан Вальтер отлично справлялся не только с зависаниями в воздухе, но и с внедренными в партию большими турами. А вот рыхлый Солор в исполнении Рональда Савковича оказался способен лишь на порхание в па-де-ша и jete en tournant: двойные assemble он небрежно мазал, в двойных кабриолях слабо почесывал ножками, да и перипетии мелодрамы принимал не слишком всерьез, норовя спрятать лицо в ладонях всякий раз, когда требовалось изобразить отчаяние. Похоже, интенданту и хореографу Владимиру Малахову, подтянувшему труппу до европейского уровня, еще долго придется играть и свою третью роль — незаменимого танцовщика-премьера.