Вчера оперная труппа Мариинского театра представила новый спектакль — "Свадьбу Фигаро" Вольфганга Амадея Моцарта (на итальянском языке). Художественным руководителем постановки выступил известный немецкий пианист, дирижер и предприниматель Юстус Франтц (Justus Frantz), в прошлом году выпустивший в Мариинке "Волшебную флейту". Постановщиком — Тим Колман (Голландия), специально приглашенный г-ном Франтцем в Петербург.
На пресс-конференции, предварившей премьеру, Тим Колман рассказал о том, что комедия Бомарше и музыка Моцарта для него являются прежде всего "зеркалом общества, в котором отражается социальная пирамида с графом Альмавивой наверху и всеми остальными внизу". Не боясь быть заподозренным в отсутствии чувства юмора, постановщик комического шедевра прочел критикам краткую лекцию о роли женщины в XVIII столетии на примере нелегких судеб графини Розины и горничной Сюзанны. Речь Колмана оказалась весьма значимой для проникновения в суть его отношений с либретто и партитурой "Свадьбы Фигаро", ибо представляла капитальную ревизию классицизма, демонстративно выпускающую такую важнейшую его составляющую, как единство места, времени и действия. В отличие от коллеги, Юстус Франтц ограничился лишь признанием музыки Моцарта "амбивалентной" — что намекало на возможное несовпадение дирижерского и постановочного подходов к "Свадьбе Фигаро" как опере комической.
Подспудное желание режиссера представить на сцене жанровую компиляцию из приемов seria, buffa и оперетты действительно получило свое воплощение. Дань историзму принесена на костюмно-экстерьерном уровне, который напоминает зрителю о XVIII веке ровно столько, сколько знают о нем английский художник-постановщик Тим Рид и немецкий костюмер Габриэла Йенеке. Интерьерам (гостиная и будуар графини) повезло меньше: альковное кружево соседствует на сцене с уродливым стеллажом из бутафорской, а стены и двери, кажется, требуют ремонта. Если бы не ощущение художественной небрежности, такой декор можно было бы счесть умышленным в современной оперной постановке, все более и более раздвигающей границы традиционности. Однако эстетический отпор веку классицизма оказывается весьма неубедительным, когда паж Керубино появляется вдруг в панталонах и тинейджерской бейсболке.
Все без исключения солисты Мариинки, занятые в спектакле, оказались в двусмысленном положении. В такой "Свадьбе Фигаро" самое большее, что они могут, это, говоря на оперном жаргоне, "грамотно должить партии" и немного помочь себе мимикой. Кажется, они прямо по ходу действия пытаются понять, чего же хотел он них режиссер из Голландии. А Тим Колман говорил певцам, что традиционно представляемый глупцом и ловеласом граф Альмавива, принимая в финале жену за служанку, одерживает моральную победу над "игрой с эмоциями". Фигаро, превращаясь из слуги в секретаря графа, попирает социальные границы чопорного общества.
Но из представления следует, что объяснения оказались для певцов малопонятными. Их желание повеселиться вместе с Моцартом так явно, а рассудочность сценографии столь назойлива, что замысел и исполнение рискуют перерасти в конфликт. Поэтому каждый из исполнителей ведет себя так, как считает нужным. Владимир Самсонов (Альмавива) представляет красавца графа, который не прочь поразвлечься со служанкой, только не так страстно, как того требует либретто; Николай Путилин (Фигаро) вовсю морочит хозяина; Елена Миртова (Сюзанна) наслаждается своим пением и иногда играет плутовку; Лия Шевцова (Керубино) старается справиться с ролью нелепого дурачка. Что же касается дебютантки Мариинки Маргариты Алавердян (Розина), то ее прекрасный голос вполне оправдывает ту скованность, которую она пока чувствует на прославленной сцене. Но самым сложным испытанием "Свадьба Фигаро" будет для публики: изучив либретто по программке, она вправе решить, что в России комическую оперу не могут исполнить даже при содействии Запада.
ИННА Ъ-ТКАЧЕНКО