Отступать, не сдаваясь

Фонд "Институт экономики города" принимает участие в большинстве проектов, затеянных российским бизнесом для оздоровления городской среды в местах присутствия. Как утверждает в интервью SR ведущий эксперт этого фонда Денис Визгалов, в последнее время крупный бизнес готов платить за то, чтобы собственные вотчины не так сильно от него зависели.

Social Report: По яркому определению академика Глазычева, город в России — это не самоуправляющееся сообщество людей, связанных совместным бытием, как в Европе, а "разбухшая заводская слобода". Таким образом, роль бизнеса (или промышленности) в городской жизни была и остается определяющей. Каково отношение бизнеса к этому обстоятельству на данном этапе истории?

Денис Визгалов: С какого трудного вопроса вы сразу начали! Бизнес относится к этому по-разному. Действительно, в силу исторических особенностей города в европейском понимании, с присущей ему самостоятельностью, низовым самоуправлением, в России не складывалось. Все российские города — это "населенные пункты", а не сообщества. У нас даже в законодательстве понятие "город" тщательно вырезано. Посмотрите закон о местном самоуправлении — чем только ни ухитрялись законотворцы заменить слово "город": городское поселение, городской округ, муниципальное образование. Как угодно, только не "город". Создается впечатление, что это было сделано сознательно. Видимо, они тоже где-то в глубине души понимали, что город — это самоуправляющаяся община, сообщество. И это вызывало в душе тревогу. А с точки зрения экономики это, да, слободки, по сути не сильно изменившиеся со времен Горького. "Точки размещения производительных сил", не иначе. По идее бизнес не должен быть счастлив таким положением дел, поскольку этот факт возлагает на него излишнюю, не свойственную его природе ответственность за все, что происходит в городе. Но на практике обеспокоенных не так и много. Большинство так называемых монопрофильных городов живут со своими фактическими владельцами бесконфликтно. Бизнесменов устраивает, что они безраздельно владеют пассивным, апатичным населением, не способным выразить протест в случае чего или пожелание, а жители таких городов меж собой, может, и ворчат, но в целом не жалуются. У них потребности заниженные: работа есть — и ладно. Как часто приходится слышать в малых городах: "У нас завод какой-никакой, да есть, а в окрестных деревнях вообще работать негде".

С другой стороны, во многих местах работодатели действительно проявляют заботу. Сейчас мода на "социальную ответственность". Не найдете ни одной крупной компании, которая бы не проводила социальных программ в городах присутствия в самых разнообразных направлениях, начиная от здравоохранения и заканчивая спортом. Тем не менее в большинстве своем такие программы не меняют природы городов. Задачи у них не гуманитарные, а более насущные — помочь городу деньгами. Так что нет целевой установки на движение от "горьковской слободы" к европейскому городу. Впрочем, как раз в последние несколько лет такие программы появляются. И здесь инициатива принадлежит действительно бизнесу.

SR: О каких программах идет речь?

Д. В.: Первые такие программы, наверное, начал ЮКОС. В 2002-2003 годах это были проекты, посвященные стратегиям развития городов. Например, в Нефтеюганске. Стратегии городов тоже сегодняшняя мода, но когда это делается по инициативе бизнеса — это редкость. Хотя бизнес, казалось бы, больше всего заинтересован в прояснении перспектив города. От этого зависит его конкурентоспособность. Сейчас уже несколько корпораций обращаются к этой теме. Например, "Норникель", "Газпром", "Русал". Недавно большой проект провел "СУАЛ-Холдинг".

Он привлек международные организации (USAID, CAF, фонд "Новая Евразия") и начал со своих городов присутствия — Каменска-Уральского (Свердловская область), Шелехова (Иркутская область) и поселка Надвоицы (Республика Карелия). В программе участвовало много организаций, у каждой был свой фронт работ в этих городах. Фонд "Новая Евразия" предлагал интересные механизмы развития малого предпринимательства, CAF пробовал организовать фонды местных сообществ, Сибирский центр поддержки общественных инициатив занимался анализом и стимулированием развития местного самоуправления и социального партнерства. Наш институт занимался стратегическим планированием и ЖКХ. Проблема в том, что в муниципалитетах нет понимания того, как разные области планирования — финансового, архитектурного, территориального, экономического — связать в одну систему, соподчинить их. Они как бы существуют на разных этажах и не пересекаются. Смысл всех этих проектов корпорация видела в том, чтобы дать городскому управлению толчок к развитию, помочь, предложить экспертную, методическую помощь, но не финансировать ничего впрямую, как было принято раньше. Это реальный опыт последних лет, новая тенденция. И мне кажется, по итогам этих проектов в основном все остались довольны. И город, который получил все эти услуги бесплатно, и СУАЛ, который понял пути решения проблем, наверняка вышел на новый уровень взаимоотношений с местными властями. Теперь они пытаются тиражировать этот опыт на другие свои города. То же самое — "Норникель". Раньше в Норильске комбинат управлял всем и вся. Сейчас для него это стало бременем, и он ищет пути снижения своего присутствия в городском управлении, но так, чтобы качество жизни в Норильске не упало.

SR: Зачем это нужно бизнесу? Вы сами сказали, что большинству компаний удобнее управлять пассивными городами с "карманной" властью. Развитие самосознания граждан может быть чревато требованиями, забастовками... Разве это в интересах бизнеса?

Д. В.: Здесь не может быть однозначного ответа. Бизнес, я повторяю, разный. Есть действительно директора советского типа, с патерналистским уклоном. Им нравится быть "отцами города", пусть это и накладно. Но есть и такие, которые смотрят вперед. Монопрофильные города в любом случае ограничены в развитии — даже если в них каждый год концерт Пугачевой на день города и все женщины получают подарки от предприятия на Восьмое марта. В этих городах монотонная социальная среда, там меньше возможностей для творчества. Молодежи там скучно — она оттуда уезжает. Бизнес должен быть заинтересован в том, чтобы у города было много социальных ролей, чтобы размножались услуги, процветали творческие индустрии, другие виды бизнеса; это и для их рабочей силы делает города более привлекательными, и затраты на городскую инфраструктуру при таком положении дел есть с кем разделить. То есть это просто выгодно. Это одна сторона. Другая — то, что для бизнеса высокая степень зависимости городов крайне обременительна. Есть много примеров, когда бизнес менял локализацию, реструктурировал активы. Вот, например, Норильск для "Норникеля" сегодня обременителен. Для компании это огромный фронт непрофильных расходов. РАО ЕЭС обращалось к нам с просьбой просчитать социальные риски для своих городов от реструктуризации компании. Но если бизнес всем рулит и не научил город жить самостоятельно, то в случае реструктуризации или (страшно подумать) ухода бизнеса уровень жизни в городе очень сильно падает. А за это можно и "двойку" от федеральных властей получить.

SR: А за развитие социальных программ разве можно получить от власти "пятерку"?

Д. В.: Нет, на "пятерки" бизнесу федеральная власть не щедра. Самая-то большая проблема в том, что бизнес и власть еще не поняли, где граница между их сферами ответственности перед территориями. В большинстве немонопрофильных городов существует конфронтация бизнеса и власти. Скрытая или явная. То есть если в монопрофильных городах власть в основном "своя", покладистая, то в остальных бизнес и власть находятся в глухой обороне друг к другу. Друг от друга они ждут скорее подвохов, каких-то бед, обманов, нежели пользы конкретных дел и конкретной помощи. Это нормально, и это происходит не только у нас. Это в русле того, что происходило когда-то и в США, и в Европе, мы просто опаздываем на 30-40 лет. В Америке в 30-х годах власть и бизнес делили сферы ответственности, разбирались по понятиям, но со временем определили границы своих компетенций, определились, кто за что отвечает, и успокоились. Между ними появились правила игры.

Механизм сотрудничества-то ведь пока изобретен только один — договариваться. Хотя договариваться им очень трудно. Мы в этой связи в институте часто вспоминаем Маркса. Он спрашивал: "В чем разница между капиталистом и премьер-министром?" Для капиталиста главное — доход. Чем больше он раздаст на зарплаты, тем меньше у него останется дохода. А для премьер-министра главное — это национальный доход. В котором зарплата граждан — одна из главных статей. Ему, наоборот, выгоднее, чтобы люди больше зарабатывали, а не стояли с транспарантами у него под окнами. Вот вам и объективное противоречие интересов. Та же самая разница между мэром города и директором завода. Мэру важно, чтобы люди, которые живут в городе, хорошо жили и много тратили. Бизнесу же важно экономить издержки, но чтобы люди хорошо работали, с высокой производительностью. И все противоречия между бизнесом и властью упираются в это. Так или иначе, в большинстве городов партнерами они друг друга не видят. Видят конкурентов, рассматривают друг друга как необходимое зло.

SR: Из тех примеров, которые вы привели выше, можно предположить, что лучше для города сценарий, когда власть подчинена бизнесу.

Д. В.: Нет, это не так. Я приводил примеры, когда бизнес не берет власть в свои руки, а очень отстраненно и деликатно предлагает власти помощь. Это как раз вариант компромисса, но крайне редкий. Мы же в основном наблюдаем два сценария, две крайности. Либо бизнес всем верховодит, берет на себя не свойственные ему функции города и стремится к тотальному контролю. Плюс этого сценария в том, что город имеет деньги. Таких городов много в Сибири, на Урале, на Дальнем Востоке, в местах, где сосредоточена промышленность и при этом "Бог высоко, царь далеко". Главный минус — в таких городах не может быть благоприятного инвестиционного климата. Хороший климат — там, где есть равные возможности для всех бизнесов. А раз есть равные условия, то есть и конкуренция городских "доноров", и больше возможностей для развития города.

Другая крайность — когда город подгребает под себя функции бизнеса. Яркий пример тому Москва. В Москве городская власть видит себя именно как менеджмент корпорации. Мэр — директор большого предприятия под названием Москва, и он всем рулит, за все отвечает головой. У города свои строительные компании, торговые сети, службы быта, общепит — прекрасно! Мы в качестве налогоплательщиков вкладываемся в бюджет этой корпорации, но практически никак не влияем на принятие решений. Но только это неправильно. Это также убивает равные инвестиционные возможности, дает рост издержек, взвинчивает стоимость городских услуг. Это не рыночная ситуация. То, что в Москве такие чудовищные цены на жилье,— это не столько соотношение спроса и предложения, сколько результат монополизации строительного рынка. Есть своя замысловатая византийская схема доступа бизнеса к этому рынку. Вот давайте представим, что рынок, экономика — это несущийся поезд. В этом случае машинист поезда — это бизнес. А власть — рельсоукладчик. Она обеспечивает только условия для хозяйственной деятельности, которую эффективнее всего осуществляет частный бизнес. Направляет развитие бизнеса туда, куда надо городу, его жителям. Но у нас мэры сплошь и рядом машинисты. А рельсы в результате класть некому.

Я считаю, что и та, и другая крайности плохо, потому что риски одни и те же: монополизм, повышенные издержки, дороговизна жизни, подавление низовых инициатив.

SR: И все-таки вы же сами приводите в качестве позитивных примеров те, где инициативу проявляет бизнес. Что дурного в том, что бизнес будет ретранслировать эффективные бизнес-схемы на управление городами?

Д. В.: Я все же думаю, что бизнес должен проявить исключительную мудрость и удержаться от того, чтобы подчинять себе власть. Когда директор завода становится главой города, он продолжает мыслить как директор завода: экономить на зарплатах и т. д. Николай Иванович Рыжков, например, был директором "Уралмаша", а потом стал премьер-министром. И когда он стал премьер-министром, он продолжал экономить на зарплате, из-за чего случился финансовый коллапс. Совсем недавно, разговаривая с мэром небольшого города, я спросил его, какая главная проблема в городе. Он говорит: "У меня главная головная боль — водоканал". "А в чем, собственно, беда?" — "Потому что у него нет прибыли". Я начинаю недоумевать: зачем вам, как мэру, прибыль водоканала? Вам надо, чтобы он воду подавал людям в нужное время и высокого качества, и это будет главный индикатор успеха.

SR: Ну, может быть, если водоканал будет прибыльным, он сможет ставить фильтры, чинить трубы?

Д. В.: Да нет, у нас часто бывает так, что водоканал прибыльный, а вода плохая. И наоборот. Связи тут нет. Город — это не корпорация. Для него главное не доходы; не огромный бюджетный профицит — предмет гордости. А расходы, как и куда эти деньги тратятся, и какой это вызывает общественный эффект.

Поэтому, я говорю, нужен компромисс. Конечно, в ситуации, как было раньше сказано, "разбухших слобод" вместо городов нормальный компромисс, баланс сил бизнеса и власти очень трудно ищется.

SR: Но есть же города, где нет сильного бизнеса и нет сильной муниципальной власти. Не там же искать желанный компромисс?

Д. В.: Боюсь, что не там. Таких городов действительно много, я подозреваю, их больше четверти. С точки зрения рыночной экономики они бесперспективны. Строились они в советское время, были вписаны в плановую экономику и в ее рамках были очень эффективны. А в рыночной экономике они стали неконкурентными. Далеко не все советские предприятия мягко вкатились в рынок. Те, у которых не получилось, обрекли на экономическую депрессию свои города. А если предприятие нашло свою нишу в рынке, то и город здравствует. В Перми, например, такая зависимость просматривается даже на карте города. Пермь образовалась как конгломерат заводов и заводиков, вокруг каждого из которых складывался свой район. Те заводы, которые выжили в рыночной экономике, вокруг них и кварталы хорошие — приличные дома, нормально работает ЖКХ, дворы обустроены. Там, где заводы не выжили,— там трущобы, там все плохо. Только последние годы ситуация выравнивается.

SR: Проекты, которые проводили крупные корпорации, уже принесли какую-то пользу для местного самоуправления, выращивания социальной активности?

Д. В.: Пожалуй, да. Конечно, более заметны результаты тех проектов, которые проводились в традиционном ключе — когда корпорации что-то за свой счет построили, отремонтировали, кому-то помогли, что-то учредили. Но более важный результат, на мой взгляд, это то, что где-то удалось найти и внедрить устойчивые механизмы городского самоуправления. Это произошло там, где бизнесу и власти удалось выработать правила игры и зафиксировать их в конкретных соглашениях — декларации о сотрудничестве, общественные договоры и т. д. В некоторых городах удалось создать более или менее независимые агентства экономического развития, например в городе Ишиме в Тюменской области, в Томске. Администрация отдает такому агентству часть своих функций по экономическому планированию, по взаимодействию с бизнесом. В отдельных городах появляются фонды местных сообществ, это тоже многообещающая форма, распространенная на Западе, и у нас первые фонды уже возникли. Впрочем, даже если эти институты и не очень заметны сегодня, очень важно, что они появляются хотя бы как маячки, указывают направление.

SR: Такое впечатление, что тема "бизнес и город" развивается по некой спирали...

Д. В.: Так и есть. После того как бизнес по итогам приватизации получил в собственность предприятия со всей социальной сферой в нагрузку, первым его движением было избавление от "социалки". В результате он же получил кучу проблем в городах своего присутствия: ветхое жилье, социальную напряженность — все что угодно. А это, извините, опасные, часто стратегические производства, где такие проблемы недопустимы. Потом пошла новая волна: бизнес стал возвращать сферы ответственности. По большому счету, как я уже говорил, в большинстве городов дело на том и остановилось. Но новый виток или намек на него заключаются в том, что бизнес заинтересован в выстраивании паритетных отношений с властью. Постепенно у нормального, адекватного бизнеса пропадает соблазн всем рулить. Залезая на чужую территорию, бизнес отвлекает силы от профильного производства, от борьбы с конкурентами, от собственной модернизации. Кроме того, это всегда сопряжено с дополнительными издержками, и в результате компания работает менее эффективно и на своем поле (на поле бизнеса), и на чужом, на поле власти.

То есть, если рассмотреть более плоский срез, бизнес поступит точно так же, как когда-то поступил пришедший в Россию Джордж Сорос. Начиная свою благотворительную деятельность в России, Сорос начал раздавать деньги напрямую библиотекам, музеям и т. д. Деньги по большей части ушли в песок, и Сорос перешел к более тонким и хитрым технологиям. Решил повышать качество менеджмента, но опосредованно. Нанимать для перспективных социальных институтов специалистов, которые могли бы оказать консультативную, юридическую, интеллектуальную услугу. Это куда как полезнее.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

SR: Не кажется ли вам, что надежда на то, что бизнес будет строить гражданское общество,— это все же некоторая утопия? Во взаимоотношениях бизнеса и власти тема гражданского общества все же является в определенной степени конфликтной, потому что она выходит за рамки очерченных границ социальной ответственности бизнеса и немножко отдает политикой.

Д. В.: Давайте определимся с терминами. У каждой эпохи есть своя риторика, свои лозунги, свои фишки. И всегда интересно, как вместе с переменами в стране, в обществе меняются эти лозунги. Обратите внимание, в 90-х годах было принято рассуждать о "взаимоотношения бизнеса и власти". Потом слово "взаимоотношения" уступило место слову "партнерство". И вот последние два-три года в государственном сознании "партнерство" еще больше конкретизировалось, преобразившись в "социальную ответственность бизнеса". Вот это очень популярный девиз наших дней наряду с "конкурентоспособностью", "инновациями" и "качеством жизни". Я думаю, сейчас препятствовать реализации проектов, подобных тому, который делает СУАЛ, власть не будет. Здесь нет никакой политики. СУАЛ подходит к вопросу с прагматической точки зрения, как налогоплательщик и заинтересованный работодатель в городах своего присутствия. Я думаю, что период конфронтации уступит место качественному диалогу. Жизнь заставит власть и бизнес общаться, договариваться, решать вопросы, что называется. Власть подсказывает бизнесу, в чем кроется его выгода от социальных проектов, бизнес делится с властью своими ноу-хау в области управления, инвестирует в город. В конце концов, компромисс между бизнесом и властью возможен просто на уровне повышения культуры дискуссий. Социальная ответственность — это не ответственность корпораций перед муниципалитетом и не муниципалитета перед корпорациями, а их совместная ответственность перед жителями города. Потому что, несмотря на разность интересов, у них есть одно общее — люди, которые в городе живут, а на предприятии работают. И та, и другая сторона по-своему заинтересована в улучшении жизни этих людей. Только тут они могут найти единство интересов. Просто в нашей нынешней российской ситуации бизнес раньше понимает это, чем власть. Крупный российский бизнес прошел этап первоначального накопления и теперь озаботился своей репутацией на местах. А это тоже фактор коммерческого успеха. Вот и партнерство для него — это не дань моде, а стимулятор прибыли.

Монофункциональные города крупного бизнеса

Многие из российских городов возникли в советское время как города-заводы, в целом по стране почти 40% городов относятся к монофункциональным. Различия в концентрации городов крупного бизнеса по регионам очень велики. Почти половина субъектов РФ (40 из 89) не имеют монопрофильных городов с доминированием крупного бизнеса. Только в каждом пятом регионе, особенно металлургических и нефтедобывающих, их концентрация высока.(Таблица 1)

Звездочкой (*) в таблицах 1 и 2 отмечены города, предприятия которых контролируют несколько компаний.

В настоящее время к "вотчинам" крупного бизнеса можно отнести более 150 городов — это более 14% городов страны, или каждый седьмой-восьмой город . В большинстве моногородов размещены предприятия крупных частных компаний и бизнес-групп (85% от общего числа городов крупного бизнеса), еще 15% составляют города естественных монополий и крупных компаний, контролируемых государством (при крупных тепловых и атомных электростанциях, принадлежащих РАО ЕЭС, города "Газпрома" и АЛРОСА). (Таблица 2)

Роль крупного бизнеса в выделенных монопрофильных городах разная, как и социально-экономическая ситуация в целом. Среди них есть базовые для крупного бизнеса, в которых сосредоточены ведущие предприятия компаний; их доля невелика — 6% от всех городов страны и 7% городского населения (таблица 3). Если добавить к ним города естественных монополий, то можно сказать, что крупный бизнес как доминирующий экономический фактор "укоренен" в 8% городов и влияет на жизнь такой же доли городского населения. (Таблица 3)

Еще один срез — распределение монопрофильных городов по отдельным группам и компаниям. В наибольшей степени обременены моногородами металлургические компании с основным производством на Урале, хотя СУАЛ/"Ренова" за годы экспансии добавила к ним и города северо-запада. (Таблица 5)

По данным таблицы 5 можно заметить, насколько сильной была экспансия в новые города "Базового элемента" и группы МДМ, следом за ними идет "Евраз-групп". Наоборот, для нефтегазовых компаний, "Норильского никеля" и АЛРОСА почти все монопрофильные города являются базовыми, так как эти сырьевые активы были разобраны первыми. Исключение — только ТНК, которая "добирала" новые города вместе с активами "Сиданко" и "Славнефти".

Источник: книга Н. Зубаревич "Крупный бизнес в регионах России:

пространственные стратегии развития и социальные интересы".

Таблица 2

*Производственные активы находятся в собственности крупного частного бизнеса с 1990-х годов.

**Без закрытых городов.

Таблица 5