музыка авангард
В Московском доме музыки прошел концерт, посвященный 85-летию выдающегося композитора Яниса Ксенакиса. Московским ансамблем руководил специально приглашенный из Франции дирижер Жан Деруайе, специалист в области так называемой спектральной музыки. Редкой возможностью обсудить с ЖАНОМ ДЕРУАЙЕ музыкальный авангард воспользовалась АННА Ъ-УРМАНЦЕВА.
— Вас называют правой рукой Пьера Булеза. Когда-то он назвал вашу фамилию, говоря о том, кто будет стоять за пультом его ансамбля "Интерконтемпорэн". Сейчас вы остаетесь в должности главного приглашенного дирижера?
— Да. И нередко вместе с Пьером Булезом мы ездим на гастроли. А иногда я один, вместо него. У Булеза есть одна интересная черта. Он любит неожиданности, поэтому прямо перед концертом любит назначить те произведения, которые буду дирижировать я, а какие он сам. И постоянно, на каждый концерт эту очередность меняет. Чтобы не было скучно, как говорит Булез, ни нам, ни слушателям.
— А сколько таких ансамблей в Париже?
— Ну, на Париж, наверное, шесть-восемь. Самый известный — "Интерконтемпорэн", это и есть ансамбль, созданный Булезом. А есть еще огромный институт ИРКАМ — Институт музыкальных исследований, это тоже детище Булеза.
— В России аналога такому институту нет...
— Да во всем мире нет. Он единственный в своем роде. Причем в этом институте, напичканном электроникой, ведутся исследования звука и акустического пространства.
— Можно ли тогда говорить о том, что Франция находится на первом месте в отношении новейших технических исследований в области композиции?
— Я скажу осторожнее — одна из первых! Но в ведущих музыкальных державах, которыми являются сейчас Германия и Италия, нет того единого направления, которое покорило бы весь мир. Во Франции оно есть — это спектральная музыка.
— Кто родоначальник этого направления?
— Жерар Гризе, Юг Дюфур, Тристан Мюрай... Сейчас нет молодых композиторов, которые не испытали бы влияния спектральной музыки...
— А что такое спектральная музыка?
— Спектр — это обертоновый звукоряд. Между этими звукорядами устанавливаются определенные связи. На самом деле такого уж точного определения пока не существует. Но ведутся исследования!
— То есть композитор создает произведение по наитию или это чистая математика и акустика? Расчет обертоновых звукорядов и их возможных взаимодействий?
— Вот Гризе, например, все рассчитывает. В какой момент звукоряды могут соединиться, в какой — не могут. Принцип композиции — чистый расчет. А в отношении формы — тут законов нет. Форма в классическом понимании уже давно перестала существовать. Сейчас музыковеды ищут новые термины, чтобы ими обозначить новые формы.
— Кто, с вашей точки зрения, входит в тройку великих композиторов ХХ века?
— Барток, Булез, Лютославский...
— Какой с русской точки зрения странный ряд! А как же Рахманинов, Прокофьев, Шостакович?
— Ну, это лично моя иерархия.
— А вообще куда, с вашей точки зрения, идет классическая музыка?
— Скажу вам честно. Чем дальше — тем непонятнее. Все композиторы разошлись по своим углам, и не ясно, что же в итоге из этого получится.
— А пока эта ваша современная музыка так и будет "страшно далека от народа"?
— Да... вот это уникальный случай вообще во всей истории музыки. За 50 лет существования наша современная музыка не может найти своего слушателя. Такого не было никогда. В том же XVII, XVIII, XIX веках музыка была значительно ближе к слушателю, нежели сейчас. Наша современная музыка не только непопулярна, но, можно сказать, антипопулярна. Вспомните "Весну священную" или первые оперы Вагнера... Эта музыка, испугав сначала слушателя своей новизной, все-таки пробила к нему дорогу. Сейчас люди перестали скандалить на премьерах — они просто не ходят.
— Вы не считаете, что в этом виноваты сами современные композиторы?
— Принцип композиции вообще сложен — так было со времен Моцарта. Средний слушатель не понимает эту сложность, но она тем не менее есть. Но сейчас, согласен, сложнее. Понятия мелодии и ритма трансформировались. Поиски звука заняли главенствующее положение. За всем этим потерялось многое. Но тем не менее многое и осталось. Вот я всегда эту музыку любил и люблю.
— И слушаете в машине додекафонные композиции?
— У меня нет машины. Только скутер. Да и вообще я предпочитаю жить в тишине, если это не касается репетиций.