биеннале танец
В рамках Второй Московской биеннале современных исполнительских искусств в театральном зале Московского международного дома музыки прошел вечер "Танец цвета Лой Фуллер", на котором немецкий искусствовед и перформер Бриджида Охайм воспроизводила искусство американской модернистки Лой Фуллер. Танец столетней давности не поразил ТАТЬЯНУ Ъ-КУЗНЕЦОВУ.
Слава Лой Фуллер померкла в лучах всемирной известности ее младшей соотечественницы Айседоры Дункан. Может, потому, что госпожа Фуллер не танцевала босиком, не оголяла колени, выступая в греческом хитоне, не выходила замуж за русского поэта Есенина и не основывала повсюду школы, толкая речи о раскрепощении маленьких детей.
Уроженка штата Иллинойс Мария-Луиза Фуллер в 16 лет дебютировала на чикагской театральной сцене в 1878 году. Но актерское поприще не слишком увлекало юную девицу, большую любительницу античности, обожавшую импровизировать под серьезную музыку в развевающихся одеждах. Звездой модернизма Лой Фуллер стала в 1890-м с помощью одного-единственного трюка, который обеспечил ей мировую славу и прочное место в истории танца. Трюк заключался в следующем: в руках танцовщица держала двухметровые палки с закрепленными на них огромными полотнищами белого шелка, накрывающими полсцены. Разнообразные взмахи палок — веером, восьмеркой, полукругом, — производили неотразимый эффект: полотнища вздымались, принимая самые причудливые формы, а сценическое освещение превращало их в паруса, облака, исполинские цветы, всполохи костра — во все, что могла вообразить потрясенная публика.
Ее выступления (а к первому "Серпантину" прибавились "Танец огня", "Танец радости", "Танец бабочки" и другие, столь же содержательные) стали хитом ревю в парижских "Фоли-Бержер" и "Олимпии". Весь интеллектуальный Париж — от Огюста Родена до Анатоля Франса — пал жертвой ее шелковых манипуляций. Интеллектуалы наделили трюк эстетическим содержанием, создав целую теорию "исчезновения тела". Тело исполнительницы действительно исчезало в клубах сценических иллюзий, что позволило госпоже Фуллер танцевать до преклонных лет, а в 1927 году, за год до смерти, даже основать собственную труппу.
XX век к труппе и к художественному наследию Лой Фуллер оказался безжалостным — их почти забыли. В моде оказалось именно тело, которое стало главным выразительным средством танца,— с ним и экспериментировали хореографы. Однако находку американки то и дело пускали в ход самые разные балетмейстеры — даже наш Игорь Моисеев, вручивший замаскированные тканью палки солистке русского номера, изображающей зимнюю метель.
Творчество Лой Фуллер было предметом кабинетных штудий и достоянием искусствоведов, пока Бриджида Охайм не решилась воспроизвести результаты своих исследований на сцене Лионской биеннале. Кураторы Московской — Оксана Левко и Пьер Паоло Косс, выдвинувшие тезис о связи современного искусства с авангардом начала ХХ века, тоже пригласили ученую даму в свою программу. Интервалы между шестью "Танцами цвета Лой Фуллер" заполнял пианист Михаил Дубов, с чувством игравший современников модернистки — Равеля и Дебюсси.
Сама же госпожа Охайм в белом пеплосе, белых туфельках и белом облаке шелка проделывала манипуляции с непременными палками, которые можно вообразить по фотографиям и описаниям выступлений Лой Фуллер. Все вздымалось, опадало, колыхалось, змеилось, дрожало, распускалось, увядало, плыло и взвинчивалось. Современные светоэффекты явно уступали иллюминации столетней давности — боковые фонари из кулис тупо покрывали белые полотнища то синим с фиолетовыми подпалинами, то желтовато-золотистым, то красным цветом, но эффект вселенского пожара не помог создать даже зеркальный щит, уложенный под ногами исполнительницы. К тому же все возможности исторического трюка Лой Фуллер госпожа Охайм неосмотрительно продемонстрировала в первом же номере, отчего остальные выглядели его повторением, несмотря на контрасты фонограммы, запускавшей то элегии, то вальсы.
"Громадные крылья, освещенные нижним светом, бьющим из люка, то клубятся, как фиолетовые туманы, то вьются розовым дымом, то вспыхивают огненными язычками в нескончаемом богатстве разнообразных тонов" — ох, не сможет нынешний "Коммерсантъ" завершить заметку столь же цветисто, как это сделал журнал "Аполлонъ" в 1911 году.