Дед с Игорем Мальцевым

У каждого мальчика должна быть собака. У мальчика Федора тоже есть собака. Хотя правильней было бы сказать, что это у собаки есть мальчик Федор. Потому что вообще-то собака пришла раньше на целый год. Щенка принесли с Птичьего рынка, где его продавал какой-то левый мужик. Дочь забрала его, потому что он сразу пошел к ней на руки. Там и остался. Несмотря на то что оказался потрясающим легашом в ранге немецкого курцхаара, а значит — прирожденным охотником. Когда из дома исчезла кошка, которая там жила до собаки, легавый понял, что он теперь и есть самый младший в стае, что подразумевает не только нижний предел социальной ответственности, но и многие удовольствия (см. "пошел на руки и там остался"). Собаки — люди простые. Они живут так, как живет человеческий социум, но только при этом не лицемерят и не корчат из тебя интеллектуалов, Киркорова или политиков.

Вот стая. Вот вожак. Ему позволено все. Но он должен всем помочь кормиться и выживать. Вот особи помладше — в иерархии у них другие задачи. И есть самые младшие, за которыми ниже — только парии, которые также нужны в стае, как и в любой стране. При их отсутствии на это место перемещаются те, кто ближе по социальной лестнице. Присмотритесь к своей собаке: она удивительно точно и динамично реагирует на все изменения в социальном раскладе в реальном времени — в рамках одной квартиры, одной комнаты. Она ведет себя одним образом с детьми. С женой. С отцом. С отцом отца. И своим желтым глазом лихо просекает, кто в доме вожак.

Ну, в общем, когда родился Федор, его в дом, где жил курцхаар Тиль, приносили поэтапно.

Сначала в квартиру зашла его мать — без ребенка. Собака обрадовалась — все дела. Поняла, что все хорошо и стая снова собирается в мощный кулак. И успокоилась. Потом уже в квартиру поднялся отец Федора с кульком. Собака поняла, что в дом новичка принес вожак, и, стало быть, это его некоторым образом протеже. Младенца дали обнюхать, указали собаке, что без дела не тусить рядом с Федором. И на этом все закончилось. То есть в буквальном смысле слова закончилось, потому что следующие два года собака смотрела сквозь ребенка как сквозь чисто омытое стекло. То есть такого существа в доме не было. Ну вот просто --нет, и все. И когда Федор начал вставать на ноги, Тиль мог попросту задницей сбить его с ног, потому что ребенок оказался на траектории движения собачьей задницы. И он в упор его продолжал не замечать. То есть вполне понятное поведение младшего в стае, в которой появился еще более низкий по ступени развития и ответственности.

Но природа берет свое, и вот уже Федору стукнуло три, и вдруг все вокруг поняли, что по степени интеллектуального развития они оба сейчас примерно на одном уровне и что именно сейчас начнется дележка мест под солнцем. И действительно, это выглядит примерно так: когда я прихожу к ним в дом, и социальная иерархия драматически меняется, потому как ежедневные вожаки вынуждены слушаться приходящего вожака в ранге семейного Дэн Сяо Пина, каждый пытается вырваться вперед. Тут наружу вырываются дремлющие силы, и местные авторитеты временно отменяются. И значит все, что обычно нельзя, все теперь можно. Ну, как у Достоевского — Бога нет, а значит, все можно. Выражается это тоже довольно по-животному — сначала один пытается забраться мне на колени, потом другой. Так как места на коленях не хватает, то после непродолжительных спихиваний друг друга на пол один залезает на колени, а тот, у кого руки ловчее,— на шею. Тиль, конечно, бы тоже не прочь на шею, но копыта скользят. Некоторое время они были на равных. То есть могли пихаться из-за места на полу — Федор время от времени пытается занять его уютное место на полу. Но это не совсем честно, потому что при попытке Тиля занять уютное место Феди в кроватке Тиль получает по шее от старших по команде. Действительно — семья приходит с работы домой, а в детской спальне здоровенный кобель корчит из себя лялечку и дрыхнет среди покрывал с комиксами.

Конечно, Федор уже научился тайком кормить Тиля у стола, что строго запрещено. И, стало быть, Тиль прекратил по факту свою моральную блокаду и уже начал его замечать. А ведь он долго старался выдержать лед и холод в отношениях: даже когда Федя на него садился верхом, когда пинал его ногой в ляжку, чтобы он хоть как-то прореагировал, падал на него со всего размаху с той же целью — в ответ была тишина и терпеливое презрительное сопение. Вообще, обмен энергией ребенка и большого доброго животного — это глубоко, на мой взгляд, терапевтическая история. Все физиологические и нервные вибрации животного лечат очень многие вещи в ребенке. Неслучайно, например, эпилептикам в детстве так полезно общаться с семейной собакой. На худой конец — кошкой. Неслучайно они прижимаются своим организмом к больному месту ребенка (не говоря уже о взрослых).

И тут словно лай под ухом в субботнюю ночь: Тиль укусил Федю. Укусил за руку. Как такое возможно? Стали разбираться. Оказывается, Федор пытался ему в пасть затолкать свою майку целиком. Ну, вьетнамские майки из шведского H&M — это вам не сосиска, много не съешь. Так чтобы превратить издевательское кормление, Тиль его и цапнул за руку. Даже синяка не осталось. Но оба были наказаны. Теперь Тиль не трогает Федины игрушки, а Федя не трогает игрушки Тиля. Они контактируют подчеркнуто индифферентно — толкаются попами. И только недавно Федор опять заболел. Причем притащил какой-то гадкий вирус из своего детского сада — температура чуть больше 37, но долго и выматывающе. Он маялся два дня — не мог есть, не мог спать, у ребенка были темные круг вокруг глаз. Ничего не помогало, его не могла успокоить даже мать. Ну, вы знаете, как это все бывает — когда и помочь ничем не можешь, и малыш мучается и сам себе не рад, равно как и окружающим родственникам.

В какой-то момент все отвлеклись, и когда обернулись — было уже тихо в доме. Федя лег в нору к Тилю, обнял его, прижался к животу и наконец заснул. Собака лежала как вкопанная. В ее широко распахнутых птичьих глазах не было ни грамма сна.

Потому что у каждого мальчика должна быть собака. Тогда и у каждой собаки будет свой мальчик.