Директор Консультативного центра русского искусства в Лондоне ИВАН САМАРИН ответил на вопросы ТАТЬЯНЫ Ъ-МАРКИНОЙ.
— Картина Сомова "Любовники", почти такая, как на вашем аукционе, прошлой весной не была продана на Sotheby`s в Нью-Йорке. Вы рискуете, когда делаете ее топ-лотом?
— Это не я решил сделать ее топ-лотом аукциона, а просто ее владелец приобрел ее в 1986 году на аукционе Sotheby`s и теперь хочет ее продать. Это изящная картина, написанная в характерной для Сомова манере, и у нас она оценена почти в половину цены, которую просили в Нью-Йорке. И потом, в Нью-Йорке то полотно было продано почти сразу после аукциона. А уж что случилось с картиной Сомова в Лондоне, все знают ("Русская пастораль" Константина Сомова была продана за $5,3 млн.— Ъ).
— Почему иногда картины, которые кажутся шедеврами специалистам, покупатели на аукционах игнорируют? И, наоборот, частные коллекционеры выбирают картины, которые кажутся неинтересными искусствоведам?
— Не нужно забывать о том, что аукционный каталог — это не то же самое, что выставочный каталог. Единственное, что объединяет все эти произведения искусства,— желание их владельцев продать их в данное конкретное время. Поэтому там будут хорошие вещи и не очень хорошие вещи, вещи, которые мы уже видели прежде, и те, которых не видели, ну и все приятные неожиданности, которые содержит новый аукционный каталог. Специалистов привлекают более значимые с культурной точки зрения вещи, и часто покупатель к ним прислушивается. Но у него могут быть и свои, практические взгляды: как эта вещь впишется в интерьер, личный вкус и тому подобное.
— Эстимейты на вашем аукционе заметно ниже тех, которые можно было видеть на "русской неделе" в Лондоне или Нью-Йорке. Вы считаете их реальными?
— Я люблю делать эстимейты как можно более умеренными, чтобы доставить радость и покупателям, и продавцам. Большинство продавцов, которые примут участие в нашем аукционе 15 марта,— частные клиенты из Швеции. Они хотят продать побольше. Если эстимейты будут слишком высокими, вещи не будут проданы, а это плохо для всех. И я думаю, что в такой сфере, как наша, где цены за короткое время выросли очень сильно, мой долг по возможности игнорировать взлеты и падения и давать возможность рынку самому принимать решение.
— Чем отличается нынешний взлет интереса к русскому искусству от того, который был в 1990-х годах?
— Очевидно, что сейчас покупателей намного больше, чем раньше. А если покупателей становится больше, то соответственно растет и конкуренция.
— Чем различаются русские покупатели — нынешние и те, первые, из прошлого века?
— Люди всегда остаются людьми. Каждый клиент уникален, он покупает, руководствуясь собственными мотивами, основываясь на собственных вкусах и предпочтениях. Кто-то хочет просто украсить свой дом: он приходит на какой-нибудь аукцион, а потом исчезает. А другие — именно коллекционеры, и многие из тех, кто активно участвовал в аукционах еще в 1990-х, продолжают заниматься этим и сейчас. В этом смысле я бы не сказал, что русские клиенты отличаются от остальных.
— Все жалуются на то, что русских шедевров стало мало, однако аукционные дома находят их снова и снова. Может быть, аукционные дома специально создают ажиотажный спрос?
— Думаю, что на российском рынке нас всех очень испортили таким спросом. Конечно, 15-20 лет назад были очень хорошие вещи, которые можно было купить за небольшие по нынешним меркам деньги. Это относится и к другим рынкам. Моя жена — специалист по старым мастерам, и я могу вас заверить, что в ее сегменте гораздо меньше новых открытий, чем в нашем.
Высокие цены и постоянный спрос приводят к тому, что даже те, кто не собирался расставаться со своим русским искусством, продают его. Это выводит на рынок новые сокровища, которые многие годы были закрыты от широкой публики. Например, 15 марта на торгах в Стокгольме будет блестящая вещь, значимая картина передвижника Василия Максимова, упомянутая его биографом Леоновым в 1951 году как утраченная еще в XIX веке. На самом деле полотно все это время находилось в частной коллекции в Стокгольме, но когда 20 лет назад владельцы картины попытались выяснить, чьей кисти она принадлежит, им сказали, что это Маковский и он не стоит больших денег. Услышав, что цены на русское искусство изменились, владельцы пришли ко мне полгода назад, и теперь картина будет продаваться по цене 60-80 тысяч евро. Это очень яркий пример того, как рынок возвращает к жизни забытые полотна и выводит их на обозрение публики. А когда картина стоит денег, она выживет, потому что ее будут беречь те, кто вложит в нее деньги.
— Как вы думаете, готовы ли русские покупать импрессионистов или старых мастеров? Или они продолжат платить огромные суммы за русское искусство?
— Уже сейчас есть русские клиенты, которые присутствуют и в других секторах рынка искусств. Это естественный процесс, но я не думаю, что русские перестанут покупать русское искусство.
— Теперь ваш коллега в Стокгольме — Мартин Сандерс-Роуленс, который уже работал в Sotheby`s и Bonham`s. Это значит, "русский отдел" в Стокгольме будет увеличиваться?
— Да, теперь торги будут проводиться два раза в год. Переезд Мартина из Лондона в Стокгольм обещает укрепить позиции Швеции на русском антикварном рынке. Преимущество Швеции — не только ее близость к России, но и исторические связи с соседом. А это делает ее редким источником произведений русского искусства, которые находятся в частных семейных коллекциях и прежде на рынке не появлялись.
— Почему вы планируете устраивать свои аукционы в марте и сентябре? Обычно другие аукционные дома стараются уплотнять даты, делают "русские недели".
— Я думаю, что март и сентябрь — удобные периоды в аукционном календаре. Стокгольм находится всего в двух часах лета от Москвы, и в это время в мире русского антиквариата ничего другого практически не происходит.