На следующей неделе должно быть подписано межправительственное соглашение о строительстве нефтепровода Бургас--Александруполис, контрольную долю в котором получит Россия. О подробностях проекта и других планах государства по управлению нефтеэкспортными потоками Ъ рассказал замминистра промышленности и энергетики АНДРЕЙ ДЕМЕНТЬЕВ.
— В каком состоянии сейчас находится подготовка соглашения по проекту Бургас--Александруполис?
— Предварительный текст согласован экспертами, во всех странах начались процедуры его внутреннего согласования.
— Тариф уже согласован?
— Как можно согласовать тариф в виде цифры, пока не сложилась вся экономика проекта? Ведь проекта в виде рабочего документа еще не существует. Понятно, что цена за прокачку должна быть конкурентоспособна по отношению к стоимости морских перевозок.
— Кто будет делать ТЭО?
— Международная проектная компания, условия создания которой определены в том числе межправительственным соглашением. С российской стороны в нее войдет "Газпромнефть", "Роснефть" и "Транснефть". С болгарской — проектная компания "Бургас--Александруполис БГ", с греческой — Hellenic Petroleum, Thraki и Греческая Республика.
— Болгарские и греческие компании не собираются продавать свою долю?
— У них есть такое право, и мы обсуждали эту тему. Новые потенциальные участники должны быть нефтяными компаниями, которые располагают нефтью на Черноморском побережье. Список понятен — Chevron, ТНК-ВР, "Казмунайгаз". Но греческая и болгарская стороны сами вправе решать, как распоряжаться своими долями.
— Есть ли у РФ право преимущественного выкупа?
— Нет, такое право не оговаривалось.
— Компании-участники получают право на прокачку пропорционально своей доле в проекте?
— Бургас--Александруполис — нормальный инфраструктурный проект, а не проект, обеспечивающий получение преимущественных прав нефтяными компаниями-акционерами.
— Как же будут распределяться квоты?
— Никаких квот нет. Есть труба, в которую может войти каждый располагающий ресурсом.
— А если нефти окажется слишком много?
— Поскольку оператором будет являться "Транснефть", мы предполагаем, что фактически Бургас--Александруполис станет как бы частью нашей трубопроводной системы. Так что к нему будет такой же равный доступ.
— То есть пропорционально предложению?
— Пропорционально объему нефти, сданной в систему "Транснефти".
— Как будут получать квоты иностранные компании?
— В зависимости от того, на каких условиях они войдут в проект. Но я еще раз повторюсь, это нормальный трубопроводный проект и у акционеров никаких квот не будет. Будет принцип равного доступа.
— Но объем прокачки по трубопроводу нефти, добытой не в России, будет определять "Транснефть"?
— Да.
— Сохраняются ли планы по объединению "Транснефти" и "Транснефтепродукта"?
— Пока это просто один из возможных вариантов развития этих компаний, не более того, и не факт, что самый эффективный. Мы начали рассматривать эту идею в момент подготовки генеральной схемы развития нефтепроводного и нефтепродуктопроводного транспорта. Тогда возникло ощущение, что у деятельности компаний есть серьезные пересечения. Но пока мы работаем с каждой компанией по отдельности и у нас не стоит целевой установки их объединить.
— Когда будет завершена подготовка схемы?
— Думаю, к третьему кварталу мы сможем закончить схемы по обеим компаниям и представить их правительству.
— Использование нефтепровода "Дружба" концепция развития "Транснефти" предусматривает?
— Мы довольно давно озвучиваем концепцию диверсификации наших направлений, в том числе и экспортных, как по нефти, так и по нефтепродуктам. Но это не значит, что мы собираемся отказываться от каких-либо используемых направлений, если они при этом экономически эффективны. Сейчас "Дружба" эффективна, так зачем от нее отказываться?
— Зачем тогда строить трубу из Унечи в Приморск?
— Во-первых, у нас трубопроводная система развита недостаточно. И даже с вводом Восточной трубы и БТС-2 мы не выходим на принятый в мире норматив резервирования системы с 20-процентным профицитом. В случае возникновения каких-то непредвиденных ситуаций мы сегодня не имеем возможности кардинально перераспределить потоки. Есть плюсы и с точки зрения экономики. Приморское направление и вообще любое направление, заканчивающееся в порту, по определению позволяет эффективнее выходить на рынки.
— Вы не думаете, что увеличение объема перевалки может вызвать проблемы с проходом танкеров на Балтике?
— Думали. Но как раз с расчетом потенциальной возможности датских проливов и появилась цифра 50 млн тонн нефти в год. Меньшие объемы не способствовали бы решению диверсификационных вопросов. В больших не складывается экономика, в том числе и из-за возможностей проливов, и совершенно другие работы пришлось бы проводить и в порту Приморск. Это получается просто другой проект.
— Когда началась подготовка проекта?
— Около трех месяцев назад.
— В момент обострения отношений РФ и Белоруссии?
— Увязывать этот проект с событиями, которые произошли между Россией и Белоруссией, было бы ошибкой. Это не антибелорусский, а нормальный, экономически обоснованный проект развития трубопроводной системы. Более того, если вы посмотрите принятую в 2003 году энергостратегию РФ до 2020 года, которая была написана, когда Россия и Белоруссия были на подъеме, развитие северо-балтийского направления экспорта там определено как одно из приоритетных.
— И предусмотрено расширение БТС до 120 млн тонн?
— Предусмотрено развитие направления как одного из основных. Конечно, это были не те 70 млн тонн, которые есть сейчас, а гораздо больше. (Энергостратегия 2003 года предусматривала "строительство второй очереди БТС с увеличением мощности направления до 62 млн тонн нефти в год и создание в условиях благоприятного и оптимистического вариантов социально-экономического развития новой трубопроводной системы для экспорта нефти с перевалочным комплексом на Кольском полуострове (до 120 млн т нефти в год)".—Ъ)
— Когда "Транснефти" будут переданы функции по составлению экспортных графиков по нефти?
— Нами создана рабочая группа совместно со всеми ведомствами, сейчас она работает. Мы должны сформировать наиболее эффективную систему регулирования доступа к нефтепроводам, обеспечивающую максимально возможную эффективность использования этой самой трубы.
— Сейчас трубопроводы используются неэффективно?
— Сейчас система эффективно используется по одной простой причине: в большинстве своем она дефицитна. Довольно трудно неэффективно использовать дефицитный продукт. Гораздо сложнее будет ситуация, когда будет профицит.
— Но "Транснефть" уже сегодня говорит о профиците в 39 млн тонн.
— Нельзя мерить этот показатель в абсолюте, потому что есть физически невостребованные, тупиковые направления. В возможностях системы они, конечно, учитываются, но прокачать по ним ничего нельзя, потому что некуда: на другой стороне трубы эту нефть никто не ждет. Поэтому пока профицит условный. Нормальный профицит — это когда направление востребовано, но нет ресурсов, которые туда можно направить. При этом мы сторонники того, чтобы максимальное количество текущих полномочий исполнялось "Транснефтью". Потому что регулирование, особенно текущее,— это просто нормальная функция диспетчеризации. Попытка министерства утверждать изменения графиков по направлениям практически бессмысленна. Ведь есть своя жизнь у нефтяных компаний, у самой системы, и взаимодействие происходит в режиме реального времени. Но пока у нас достаточно много контрагентов, которые опасаются передачи подобной функции субъекту коммерческой деятельности.
— Еще одним до сих пор не решенным вопросом остается тариф для Каспийского трубопроводного консорциума (КТК). Россия, как участник проекта, хочет добиться повышения цены прокачки, но никак не может договориться с другими членами консорциума. Какой уровень тарифа вы считаете приемлемым?
— Мне не очень понятно, почему его надо фиксировать в конкретной цифре, которая станет вечной, если экономическая ситуация меняется. Я не хотел бы обсуждать цифры, поскольку переговоры не завершились, и будет это $5 или $7 в плюс к существующему тарифу, не решено. Нет и решения о рефинансировании задолженности КТК — будет ли это просто снижение процентов или перекредитование под новый процент на рыночных условиях, ведь сегодня рынок заимствований значительно дешевле. Причем мы настаиваем на том, что проект расширения — это не отдельный проект, а совокупный, и мы хотим в совокупности видеть эффективный проект.
— Российская доля в проекте должна остаться прежней или увеличиться?
— А зачем нам другая доля? У нас нет таких потребностей. Это не наша нефть.
— Но в Казахстане работают российские компании.
— Может быть, у них и есть такие пожелания, у нас нет.