биеннале современное искусство
В Манеже открылся один из самых ярких специальных проектов Московской биеннале современного искусства — выставка культовых французских фотохудожников Пьера и Жиля, подготовленная Московским домом фотографии при поддержке группы компаний МИАН и Hewlett Packard. Над избытком красоты чуть было не пустила слезу ИРИНА Ъ-КУЛИК.
Французские художники Пьер и Жиль (интервью с ними см. в Ъ от 22 февраля) живут и работают вместе уже почти тридцать лет, являя собой достойный восхищения образец поистине идиллической жизни в искусстве. Пьер и Жиль, среди моделей которых числится немало звезд, сами выступают первыми подопытными в своих художественных экспериментах. На старательно раскрашенных в анилиновые тона и убранных блестками фотографиях (почти все существуют в единственном экземпляре — как-никак ручная работа) можно увидеть самих художников и как обнаженных отроков, и как пару Элвисов с пистолетами, в образе космонавтов и клоунов, демонических гангстеров и разряженных в пух и прах членов "тамильской мафии" в черных очках и со знаками касты во лбу. Посетители вернисажа могли наблюдать художников и во плоти. Пара невысоких, тщательно старающихся быть похожими французов в узких вечерних костюмах, вполне гармонировавших с татуировками и пирсингом (у Пьера — слезка под глазом, у Жиля — блестка под нижней губой) до изнеможения раздавали автографы, рисовали в каталогах голубков и сердечки и были столь же лучезарными, как и их искусство.
Мир, который Пьер и Жиль со всей наглядностью и ненаглядностью представляют в своих работах,— это, конечно же, абсолютный рай со всеми атрибутами красоты, которые только может помыслить человек. Тут нет недостатка в сокровищах и цветах (неувядающих, которыми бывают только райская или пластмассовая флора), звездах и белоснежных облаках, фейерверках и переливчатых мыльных пузырях. Разумеется, в этом раю обитают божества и святые. Сладчайший Иисус с пылающим алым сердцем и небесной синевы глазами и кокетливая Сарасвати с узорчатым ситаром. Томный Нептун, увитый сверкучими водорослями, и Симеон Столпник, преклоняющий колени на верхушке колонны, опрятной, словно гимнастический снаряд. Пышно убранная Мадонна с хрустальными слезинками и Ганимед, нежно обнимающий чистенького орла. Гостеприимный парадиз открыт даже для мифологических чудовищ. И какая-нибудь Медуза с тщательной укладкой из изумрудных змеек ничуть не нарушает общего благолепия.
Столь же райски невинными на портретах Пьера и Жиля выглядят и самые прожженные знаменитости. В Мэрилине Мэнсоне, нежно, как куклу, баюкающем игрушечный скелетик, или Мадонне, аккуратно, чтобы не помять пышное кимоно, восседающей на небесах, никак не удается увидеть гениев эпатажа. Как супермодель Летицию Каста — в скромной прачке. А знаменитый французский коллекционер, настоящая акула капитализма Франсуа Пино у Пьера и Жиля превращается в чудаковатого капитана Немо, возле ног которого сидит морской лев с мячиком на носу. И трудно поверить, что авторы и вправду принимали в своей студии своих прославленных героев. Скорее это похоже на шоу двойников, причем такое, где в костюмы звезд наряжаются дети. (Но, как ни странно, именно настоящие дети у французских художников выглядят наиболее двусмысленно — как если бы им еще неминуемо предстояло согрешить, в то время как всем грешникам уже даровано прощение).
Персонажи Пьера и Жиля выглядят не только умилительными, но и какими-то беззащитными и хрупкими, причем особенно явно эта беззащитность проступает в героях, которым в этом утреннике достались роли крутых. Хорошенькие "Шалопаи" только выряжены уличной шпаной — на самом деле это явно дети из воскресной школы, даже не умеющие затянуться прилипшими к их губам папиросками. А какими беспомощными выглядят, например, три атлета, стоящие на футбольном поле голышом. Произведение "Да здравствует Франция!" вполне в духе олимпийских девизов восхваляет спорт как дружбу народов: модели составляют безупречный французский "триколор" "черный-белый-араб". Еще более душераздирающе выглядит герой "Иракской войны" — волоокий иракский солдат, недоуменно смотрящий в лицо смерти.
Но ничего, в раю, уготованном ему Пьером и Жилем, не будет никаких страданий и никакого порока. Это только говорят, что французские художники создают искусство насквозь извращенное и контрабандой протаскивают в "большое искусство" эстетику гей-клубов. Пьер и Жиль ведут с публикой игру на доверие. Готова ли та, наконец, сознаться в том, что ее представления о прекрасном не изменились с самого детства, или же малодушно обзовет эту поистине общечеловеческую красоту китчем и "субкультурой меньшинства". Но и малодушных наверняка простят. Никто не достоин такой страшной кары, как рай, придуманный в соответствии с требованиями хорошего вкуса.