Завтра в Москве начинаются гастроли главного оркестра мира — Венской филармонии, вместе с которой в обоих своих амплуа выступит пианист и дирижер ДАНИЭЛЬ БАРЕНБОЙМ. С одним из самых авторитетных музыкантов планеты поговорила ЕКАТЕРИНА Ъ-БИРЮКОВА.
— Почему вы так давно не были в России?
— Ну, знаете, слишком сложно было вырваться, я и в Берлине, и в Чикаго работал. А вообще-то я в России никогда не был — я был только в Советском Союзе. Первый раз — в январе 1965-го. Ваша мама наверное, еще была в детском саду.
— А что вы знаете про сегодняшнюю Россию?
— Очень мало. Ну, что-то из газет. Но мне очень любопытно посмотреть, как сейчас у вас. Может, я как-нибудь приеду в Москву с одним из своих театров — с берлинским или с Ла Скала. У меня много причин быть в России — хотя бы русская жена.
— Недавно в Москве я слышала вашего младшего сына — скрипача. Как так получилось, что папа — пианист, мама — пианистка, дедушка Дмитрий Башкиров — тоже пианист, а он на скрипке играет?
— Может, чтобы нам было с кем играть? Я очень счастлив, что он играет на скрипке.
— Вы — один из самых политизированных дирижеров мира. Вы даже создали оркестр West-East Divan ("Западно-восточный диван".— Ъ), который состоит из израильтян и палестинцев. Вы верите, что искусство может повлиять на политику?
— Диван — это не политическая организация. Нет, нет! Когда кто-то говорит, что это политическая организация, мы просто смеемся. Единственное политическое высказывание, которое мы можем сделать, — это то, что мы не считаем, что существует только военный способ разрешения конфликта. И если вы это принимаете, то вы должны согласиться с тем, что судьба израильского народа и судьба палестинского народа тесно переплетены. Вы не можете их разделить. И поэтому важно понимать каждого. Это не политическое утверждение. Это человеческое утверждение.
— А как насчет другой болезненной темы — Вагнер и Израиль? Вас, случалось, упрекали за пристрастие к этому композитору, столь любимому Гитлером.
— Это другое. К сожалению, Вагнер в Израиле стал политическим явлением. В этом декабре исполнилось 70 лет, как был основан Израильский филармонический оркестр. И, между прочим, тогда он назывался Палестинским филармоническим оркестром. На втором своем концерте, под управлением Тосканини, они играли Вагнера. Они все время играли Вагнера. Они перестали его играть после "Хрустальной ночи" — ночи в ноябре 1938 года, когда нацисты начали уничтожать евреев. Потому что нацисты использовали Вагнера как пророка. Когда я решил сыграть Вагнера в Израиле, я разговаривал с публикой, объяснял им. Но нужно, чтобы еще немножко времени прошло.
— Каков ваш первый язык?
— Испанский.
— А какая страна главная?
— Я родился в Аргентине, вырос в Израиле. Я имею аргентинский и израильский паспорта. И еще испанский. Я там жил 25 лет.
— А Германия?
— В Германии я работаю. И живу.
— Что вы думаете о режиссере Дмитрии Чернякове, с которым в прошлом сезоне поставили "Бориса Годунова" у себя в берлинской Staatsoper? Как вам кажется, он русский режиссер или западный?
— Какая разница? Сейчас это уже не важно — русский ты режиссер или западный. Главное — хорошее ты даешь качество или плохое. Я считаю, для режиссера важны две вещи: иметь воображение, чтобы придумать образ, и в то же время — уметь рассказать историю. Вот в этом весь вопрос. Сравнительно просто рассказать историю привычным образом, но это будет не очень интересно. И также очень просто сделать что-то сумасшедшее — и не рассказать при этом историю. А надо чтобы было то и другое. Режиссер не имеет партитуры, он ее сам создает. У дирижеров все проще — мы имеем партитуру. Ля-бемоль это ля-бемоль. Я не могу сказать, что я бы лучше тут сыграл си-бемоль. А Дмитрий имеет на это право.
— Вы первый заграничный дирижер в его жизни...
— Правда? Я не знал. Он отличный, очень талантливый, с воображением. Я большое удовольствие получаю. И он знает музыку! Мы в следующем году с ним делаем "Игрока" Прокофьева.