Не каждые твари

осматривал Геннадий Йозефавичус

Знаете ли вы, кто такие сурикаты? Это такие забавные, похожие на человечков суслики (простите, господа зоологи!), про которых телевидение BBC снимает бесконечный документальный сериал. Знаменитые суслики выползают с первыми лучами солнца из своих норок, встают на задние лапки и начинают обозревать окрестности. Посмотрят налево, направо, залезут на какую-нибудь кочку, чтоб повыше было, посмотрят оттуда. Потом к дозорным присоединяются другие члены жилтоварищества, и, когда вся семья оказывается на поверхности, начинается активная жизнь маленькой коммуны: утренний туалет, уборка территории, игры. В какой-то момент сурикаты собираются вместе, разворачиваются в разные стороны, садятся на попы, складывают передние лапки на животиках, и компания сусликов превращается в группку пенсионеров, устроившихся на парковых скамейках и приготовившихся перемыть косточки проходящей мимо молодежи.

Каждая такая семья живет напряженной коммунальной жизнью. Члены сообщества ссорятся, выясняют отношения, меряются силенками; вместе охотятся, играют, воспитывают детей.

Живут эти забавные существа в пустыне Калахари, в южноафриканской ее части, и почти все кадры из жизни сусликов-человечков были сняты в частном заповеднике Цвалу, принадлежащем семье бриллиантового короля Ники Оппенгеймера. 100 тысяч гектаров красного песка были куплены Оппенгеймерами у наследников прежнего владельца этих территорий, англичанина Стивена Болера, который, вознамерившись создать крупнейший в Южной Африке частный заповедник, свез сюда самых редких животных, каких смог найти. Причем к отбору животных, допущенных на ковчег, англичанин подошел с особым тщанием. Слонов, к примеру, Болер решил внутрь ограды не пускать. Цвалу, конечно, не посудная лавка, но деревья и кустики здесь, как и положено быть пустынным деревьям и кустикам, чахлые, и слоновье отношение к растительности оставило бы заповедник без флоры. Еще Стивен Болер отказал в гостеприимстве леопардам, а львов отселил в отдельную резервацию, и в отсутствие охотников, крупных хищников и крупных хулиганов все остальное население Цвалу зажило счастливой и насыщенной жизнью. В заповедник попали белые и, что особенно важно, почти вымершие черные носороги, десятки видов антилоп, жирафы, разные редкие ночные существа.

Потом англичанин умер, и все его гектары были куплены Оппенгеймерами, решившими обустроить здесь что-то вроде дачи. Это же у нас богатые любят ютиться на десяти сотках (ну хорошо, на двух гектарах) рублевской земли, а тамошним олигархам подавай просторы, и персональные дюны, и собственных куду, и разных антилоп, и носорогов, и чтоб сурикаты на посылках были. И никакого вам моря-океана, зато песчаного пляжа — хоть отбавляй. Оппенгеймеры (ко всему прочему владеющие компанией Anglo American) построили посреди пустыни полуторакилометровую бетонную взлетную полосу, и длинный до того путь от Йоханнесбурга до дачи превратился в приятные час с небольшим полета на турбовинтовом самолете.

Улучшения на этом, понятно, не закончились. Дом англичанина был перестроен, ему добавили спален, бассейн, антикварной мебели, оборудовали профессиональную кухню и назвали виллой Таркуни. Вскоре неподалеку от Таркуни было решено построить деревню для гостей. Семье ведь, даже такой большой и самодостаточной, хочется делиться с друзьями радостью жизни в пустыне, а мест в доме на всех перестало хватать очень быстро. Деревню назвали Мотсе, и 8 больших бунгало вскоре были готовы к приему постояльцев. Понятно, что для содержания такого обширного хозяйства потребовались сведущие люди, а потому в пустыне появилась еще одна деревенька — теперь уже для персонала, потом другая — для зоологов, ботаников и телевизионщиков с BBC, которые полюбили Цвалу и его обитателей. Так постепенно целинные калахарские пустоши оказались освоены бриллиантовыми королями. Сам Ники Оппенгеймер, его дети, племянники, друзья и друзья друзей стали проводить время в Калахари, и очень скоро коммерческая натура человека, научившегося буквально из-под земли добывать свои миллионы, заставила его задуматься об одной простой вещи: о коммерческом же использовании Цвалу. Большую часть года и Таркуни, и Мотсе стоят пустыми, персонал жиреет, а взлетно-посадочная полоса зарастает бурьяном. Это же форменный непорядок! Вот старик Ники и решил пускать в свой дом не только родственников, друзей и друзей друзей, но и тех, на ком можно хоть чего-то заработать. И так ему эта идея понравилась, что даже те, кто раньше прилетал в Цвалу бесплатно, стали платить за постой в Таркуни или Мотсе. Более того, даже сам Ники Оппенгеймер начал заранее бронировать свой собственный дом и оплачивать (sic!) свое пребывание в Таркуни. Вот, что называется, до чего капитализм доводит!

В общем, в Цвалу поехали простые миллионеры, обладающие возможностью арендовать самолет (или прилететь на своем) и оплатить пребывание в одном из бунгало Мотсе или в большом оппенгеймеровском доме Таркуни. Свой самолет, кстати, Ники Оппенгеймер расписал разными калахарскими зверушками, и из серьезного борта турбовинтовой джет превратился в какую-то забавную детскую игрушку. Понятно, что и эта собственность Оппенгеймеров сдается в аренду.

Как же выглядит путешествие к Оппенгеймерам? Вы приезжаете в ангар Anglo American неподалеку от международного аэропорта Йоханнесбурга, пьете домашний лимонад (или более крепкие напитки), садитесь в расписанный калахарскими зверушками самолет и летите полтора часа до бетонной полосы. Последние десять минут вас изрядно трясет, и тряски этой почти невозможно избежать: из холодных высот самолет опускается к нагретым пескам и горам, и теплые потоки воздуха наводят турбулентность. После турбулентности и мягкого приземления вы вываливаетесь из кондиционированного салона в зной, и начинается пустыня. Сначала лимонад, знакомство с проводником и следопытом, потом первая поездка по пескам — от взлетной полосы до Мотсе или Таркуни.

Залезаешь в открытый Land Rover (брезентовый навес наличествует), выезжаешь за забор из рабицы, ограждающий аэродром, и немедленно встречаешься с дикой природой — с антилопой какой-нибудь, с парочкой львиц, проводящих сиесту под кустом, с дикой кошкой. Потом буквально проезжаешь между ног жирафа, вспугиваешь целый детский сад новорожденных импал, переживаешь равнодушие бородавочника, сталкиваешься нос к носу с гепардихой, обучающей двух своих тинейджеров премудростям пустынной жизни, и незаметно добираешься до дома, до Таркуни.

У тропки, ведущей через пески к дому, тебя встречает сдобная девушка с мокрыми ледяными полотенцами, и пропылившаяся физиономия с благодарностью принимает холод и влагу. Затем — какой-нибудь сок из каких-нибудь экзотических ягод-фруктов и экзистенциальный выбор одной из четырех хозяйских спален. Дом-то сдается только целиком, без подселения, и в том случае, когда приезжаешь один или вдвоем, решение вопроса "где спать?" не дается легко. Впрочем, все комнаты примерно одинаково хороши. Кроме спальни гостю Таркуни достается огромная гостиная с очагом, лежанками вдоль окон, диванами и креслами, а также антресоли с библиотекой и внушительных размеров телевизором. Это внутри. Снаружи — бассейн, тенистая пергола с обеденным столом, веранда с другим столом и бома — традиционное африканское пространство, огороженное частоколом. Сколько бы дней ты ни провел в Таркуни, ужин никогда не будет накрыт за одним и тем же столом. В одном случае тебя пригласят к бассейну, в другом — к костру в боме, в третьем так и вовсе на дюны. Этот третий случай — он, конечно, самый особенный. Представьте, вы отправляетесь на вечерний обход (вернее, объезд), наблюдаете антилоп и носорогов, выслеживаете семью гепардов, солнце садится, и пустыню накрывает кромешная темнота. В голову лезут разные мысли: "а чего это он (твой проводник) так припозднился?" и "а вдруг заблудимся?". А проводник уверенно едет, взбирается на очередную дюну, и Land Rover неожиданно выезжает в песчаную ложбинку между двумя барханами, и ложбинка эта оказывается освещенной факелами и кострами, разведенными в железных жаровнях. Шеф-повар (талантливый юноша с мишленовскими амбициями) что-то творит на мангале, в то время как бармен мешает коктейли. Прямо на песок брошен персидский ковер с подушками, а на самой верхушке дюны накрыт стол, и белые скатерти, отражая свет костров и факелов, придают всей картине совсем уж таинственный окрас. Тропинка, обозначенная керосиновыми лампами, ведет куда-то на другую сторону холма, и, пройдя по ней, ты обнаруживаешь... унитаз в кустах. Именно так — врытый в песок самый обыкновенный унитаз, и справа от него — туалетный столик, а под ногами — еще один ковер. Вокруг мерцают огни керосинок, над головой — миллиарды звезд, и простое отправление естественных функций организма превращается в какой-то мистический ритуал.

Потом ты моешь руки благоухающей розами водой, вытираешь их полотенцем из тонкого льна и возвращаешься к своим коктейлям, к подушкам на ковре, и, поверьте, любые, самые дальние мысли о чем бы то ни было улетучиваются куда-то в сторону звезд.

В этот момент шеф возвращает тебя на землю сообщением о том, что мясо приготовилось: "Сегодня, сэр, я приготовил вам эскалопы куду и ножку импалы. С чего начнете?"

Господи, да с этого всего хочется не начинать, но, скорее, заканчивать. Хочется, чтобы мысли о работе и прочие заботы, улетев к звездам, так там и оставались. Хочется жаркого дыхания пустыни (простите за банальность!), хочется валяться на коврах, смотреть на звезды и мечтать. А ведь я знаю множество людей, которым наскучило бы в пустыне Калахари даже не на второй день, а в первый же час! Мне же не хватало там и 24 часов в сутки. Столько надо было всего сделать: выехать еще до рассвета, чтобы посмотреть сурикатов, потом позавтракать потрясающими фруктами и настоящими, только что выпеченными круассанами, поплавать в бассейне, поваляться под утренним солнцем, потягивая смешанный собственноручно коктейль (обширный бар в твоем распоряжении день и ночь); пообедать салатами и вполне итальянской пастой в прилепленной к скале столовой, почитать, нанести визит массажистке, разложившей стол в одной из незанятых спален; съездить к носорогам, поискать гепардов, поужинать в дюнах. И это далеко не все! Надо отыскать в плотном графике время, чтобы съездить в горы и посмотреть на творчество доисторических бушменов, надо подсмотреть, как охотится гепард, надо съездить в Мотсе, в конце концов! Дел — по горло, а времени — в обрез. Хоть жить тут оставайся. Тут и работа найдется — сурикатов снимать, к примеру. Процесс-то этот весьма неспешен. Оказывается, оператору до начала съемок надо не приручить, но приучить сурикатов к себе, дать им привыкнуть, освоиться с новым объектом природы. Сначала у норки выставляется автомобиль. В течение двух-трех недель суслики адаптируются к машине. Потом внутрь Land Rover садится оператор, и зверьки привыкают к человеку как части автомобиля. Много позже кинематографист вылезает из машины, и сурикаты начинают воспринимать его отдельно. Человек подходит к норе все ближе и ближе, и в один прекрасный день он и сам становится... сурикатом, во всяком случае забавные создания принимают его в свой круг и даже начинают использовать в повседневной жизни — в качестве смотровой башни, к примеру. Может, и моя жизнь должна была сложиться таким образом, чтобы я стал смотровой башней для сурикатов? Ну, и автором хорошего фильма вдобавок. По крайней мере я смог бы остаться в Калахари — хотя бы на время съемок многосерийной эпопеи про сурикатов.

Агентство "Грезы", 255 0561