Гела Баблуани: Грузию можно сравнить с Макондо
На экраны Парижа вышел фильм "Наследство", в титрах которого два сопостановщика, отец и сын — Тимур и Гела Баблуани, а в главной роли Георгий Баблуани, еще один сын Тимура Баблуани, знаменитого грузинского режиссера, ушедшего из активной кинодеятельности пятнадцать лет назад. Поскольку кинематографистам с грузинским паспортом въезд в Россию ныне затруднен, АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ воспользовался пребыванием в Париже, чтобы расспросить ГЕЛУ БАБЛУАНИ о том, как семейные традиции пересаживаются на другую национальную почву.
Картина рассказывает о том, как трое анемичных парижан, парень и две девушки, едут в Грузию, где одна из них получает в наследство замок. При ближайшем рассмотрении замок в горах оказывается развалиной, а французы неожиданно становятся свидетелями и невольными участниками конфликта, замешанного на кровной мести. "Наследство" — новый тип мультиэтнического французского кино, которое делают иммигранты — китайцы, вьетнамцы, марокканцы, а теперь вот и грузины. Младшее поколение семьи Баблуани сохраняет грузинское гражданство, а Гела понимает по-русски, хотя теперь их родной язык — французский.
— Год назад в Венеции вы выиграли дебютный конкурс Венецианского фестиваля с фильмом "13", но он был чисто французским. Почему в "Наследстве" вас потянуло обратно в Грузию, да еще и в компании с отцом?
— У нас очень сильная связь с отцом. В начале 90-х годов, после фильма "Солнце неспящих", он решил уйти из кино, а мне очень хотелось его вернуть. Сам я, приехав во Францию, не думал о кинематографе как о профессии, но получилось так, что начал работать в кинопроизводящей компании. Потом сам снял фильм "13", а на картине "Наследство", где было мало денег и мало времени на подготовку съемок, решил объединиться с отцом. Каждый из нас внес в картину свое личное: отец — углубленное знание грузинских традиций, а я — взгляд со стороны другого поколения и другой культуры. Нам повезло получить двойной опыт. Мы еще застали советский период и потому легко находим общий язык с теми, кто жил при социализме — например, с поляками я сразу чувствую, что мы с ними из одной системы. А жизнь во Франции имеет свои большие плюсы, ибо там начинаешь смотреть на мир широко открытыми глазами: французы отлично информированы и любознательны по отношению к другим культурам.
— Известно, что итальянцы сильно повлияли на грузинское кино. А на вас, уже практически французах, оставил свой отпечаток опыт отца и вообще грузинского кинематографа его золотого века?
— Это был удивительный кинематограф, в котором главную роль играло поэтическое воображение. Не хочу сказать, что воображения не было в других советских фильмах, но грузинские отличались еще и особой аутентичностью. Эту кинематографию отличали размах и свобода — качества, которые я чувствую в отце и хотел бы ощущать в себе. Грузию того времени можно сравнить с Макондо из романов Габриэля Гарсия Маркеса: этой страны не существует, но в то же время она реальна. Сплав реальности и фантазии, все разрешено, при том что многое запрещено: уникальная ситуация.
— Почему, как вы думаете, это кино перестало существовать, и сегодня, как в вашем случае, производится главным образом в эмиграции или в копродукции? Не помогала ли тогда цензура полету фантазии?
— Да, цензура подталкивала к поиску непрямых форм выражения. Советский режим создавал не только большие неудобства, но и некоторые преимущества. Например, мы смотрели зарубежные фильмы, читали переводные книги, уже отфильтрованные кем-то, за нас делали предварительный отбор. А теперь, чтобы найти хорошую книгу, надо как следует порыться. Так же и с кино. И все же люди не могут долго выносить несвободу и начинают ей сопротивляться. Когда же оказывается, что все разрешено, они с непривычки теряют ориентацию. Кроме того, Грузия прошла через тяжелые экономические испытания, сейчас дело начинает налаживаться, мы в этом убедились во время экспедиции в Грузию, когда снимали "Наследство", стараясь максимально насытить картину живыми грузинскими реалиями. Так что кино в этой стране должно возродиться, но для этого нужно время.
— По вашему первому фильму "13" американцы собираются снять ремейк. Многие усмотрели в этой жесткой остросюжетной картине признаки увлечения американским кино. Но "Наследство" скорее напоминает образцы грузинского неореализма...
— Мне интересно быть режиссером, важно знать разные миры, подходы и методы. Кино — это язык, чью национальную принадлежность установить невозможно. Через кино можно познавать другие культуры, но для этого оно должно быть переводимо и иметь некий общий знаменатель, читаемый код, который делает его понятным повсюду.