гала-концерт балет
В Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко прошел "гранд гала концерт" Санкт-Петербургского академического театра балета Бориса Эйфмана, посвященный юбилею основателя и руководителя труппы. ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА прошла по этапам большого пути самого популярного отечественного хореографа.
День рождения Бориса Эйфмана миновал прошлым летом, но каникулярный "мертвый" сезон — неподходящее время для масштабного празднования. Сейчас же Музтеатр Станиславского прямо-таки ломился от публики — и статусной, и самой что ни на есть демократичной. Юбилей был обставлен с подчеркнутой сдержанностью — ни велеречивых конферансье, ни поздравительных телеграмм от власть предержащих: Борис Эйфман выступил перед началом сам, скромно говоря о себе в третьем лице как о "хореографе и руководителе" и отметив в числе "его" главных качеств "тяжкий путь познания себя, мира" и "неистребимое желание творить".
Ретроспективу своего творчества Борис Эйфман составил из избранных фрагментов балетов, исключив поклоны между номерами, дабы ничто не нарушало цельности восприятия хореографической мысли. Это решение нельзя не признать удачным: эволюция творчества хореографа столь незначительна, что, в сущности, все эти разновременные балеты можно воспринимать как один. Скажем, Грушеньку и Митю Карамазова легко принять за чекиста и балерину из "Красной Жизели" — истошность их любовных схваток-разлук выражается идентично: партнеры вздергивают своих женщин за ноги к небесам; дамы с размаху запрыгивают на чресла кавалеров, или расползаются в шпагаты, зарывшись головой им в ляжки, или сгибаются в бараний рог — страдают, в общем. Кордебалетные массы так же свободно перетекают из одного художественного сосуда в другой: люди-роботы из "Братьев Карамазовых", охмуренные Великим инквизитором, легко перевоплощаются в очеловеченный паровоз из "Анны Карениной", а кривляющаяся в балете по Толстому светская чернь интенсивностью телодвижений почти не отличается от еврейских эмигрантов, ступивших на берег Америки в спектакле "Кто есть кто".
Особняком стоит авторская тема "неистребимых" мук творчества, наиболее полно воплощенная в последнем произведении балетмейстера — балете "Чайка", обильно представленном в концерте. Тут мучаются (причем одинаково — зажимая руки ногами и уши руками) сразу двое: опытный хореограф Тригорин в поисках незатрепанных движений и молодой хореограф Треплев, ищущий движений хоть каких-нибудь. Характерно, что обоих скептически принимает труппа и оба находят примерно одно и то же: шпагаты, падения и запрыгивания на чресла. К счастью, новации от традиций легко отличить по сопроводительной музыке: Рахманинова с электронным саундтреком не спутаешь. К двум вышеупомянутым непонятым творцам присоединяется и третий — дон Кихот, которого хореограф поселил в психушке, явно под впечатлением от "Жизели" знаменитого шведа Матса Эка, отправившего свою героиню в сумасшедший дом.
Господин Эйфман всегда был открыт доступным ему веяниям современного балета: его раннее "Двухголосие" на музыку Pink Floid прямо-таки сражает сходством с миниатюрой "Дорога" на музыку Элтона Джона его ровесника Дмитрия Брянцева: тот же мужчина в луче, идущий к великой цели, та же женщина, путающаяся у него в ногах со своей любовью, те же удары судьбы, обрушивающиеся на творца, и та же женская преданность, помогающая ему продолжать путь. Некоторую оригинальность этой миниатюре придала прима Мариинского театра Ульяна Лопаткина: она сумела так целомудренно обыграть трущиеся друг о друга ноги, страстные объятия посредством шпагатов и совмещения промежностей, а также вполне однозначные кувыркания по полу, что все эти физиологичности свидетельствовали разве что о незаурядной моральной поддержке.
Прима Большого Светлана Захарова, напротив, смело подчеркнула телесность своей Спесивцевой, отнюдь не равнодушной к брутальной мощи любовника-чекиста. В дуэте с Юрием Ананяном изящная балерина отважно грохалась коленями об пол, наотмашь раздирала свои точеные ноги, свирепо бросалась в самые членовредительские поддержки и даже имитировала фрикции, доказав, что знает толк в природе эйфмановского танца. Примечательно, что вкус главных отечественных балерин, с явным наслаждением исполнявших хореографию господина Эйфмана — балерин гастролирующих и не понаслышке знакомых с различными направлениями современного мирового балета,— совпадает с пристрастиями самой широкой публики. Зрители тоже радовались разнообразным изнасилованиям: наибольший успех выпал на долю Анны Карениной (Мария Абазова) в наркотической ломке и ее прыжку под паровоз. Так что успех главного душеведа отечественного балетного театра закономерен: никто лучше Бориса Эйфмана не научился так безошибочно эксплуатировать мазохистскую природу своих жертв — и публики, и исполнителей.