Пополнением коллекции Cartier заведует подразделение, называемое Cartier Tradition. С его руководителем БЕРНАРОМ БЕРЖЕ встретился АЛЕКСЕЙ Ъ-ТАРХАНОВ.
— Чем занимается Cartier Tradition?
— Мы археологи и антиквары в одном лице. Мы ищем знаменитые украшения, сделанные в мастерских Cartier, но ищем их не для музеев. Конечно, лучшие из лучших останутся в музее Cartier, все остальное будет отреставрировано и продано.
— Вам не жаль, что великолепные вещи опять уйдут в частные руки, на много лет, может быть, навсегда?
— А разве вам не жаль, что колье, предназначенные для прекрасного женского тела, лежат в витрине, к которой раз в год подходят экскурсанты? Дом Cartier делал их не для этого, и мы возвращаем им их предназначение. Если есть люди, которые осмеливаются владеть такими вещами, у дома Cartier есть будущее.
— Как вы находите вещи Cartier? Неужели за каждым вашим покупателем шел детектив и следил за тем, чтобы с вещью хорошо обращались и продавали только в хорошие руки.
— Вы напрасно иронизируете. Не думаю, что люди будут в восторге, если за ними будут ходить эксперты и проверять, ничего ли не случилось с их ожерельем. Есть клиенты, которые любят Cartier и давно привязаны к дому,— семьи, которые уже несколько поколений покупают у нас великолепные вещи. Я хотел бы, конечно, знать, что с этими вещами случится. Не для того, чтобы их купить, едва ли вещь, купленную вчера, вы продадите завтра,— но для будущих поколений. Иногда вещи нам нужны для выставки. И для таких случаев хорошо знать, в чьих они руках. К тому же клиенты Cartier понимают, что если они все-таки решили расстаться с вещами, их стоит прежде всего предложить нам.
— Как вы узнаете "свои" вещи, встретившись с ними иногда через столетие?
— Как мы узнаем наших детей? Нам очень повезло — у нас есть почти полные архивы, в них отражены едва ли не все украшения, которые делались в Cartier. Ну, может, в XIX веке есть лакуны, но начиная с 1899-го, когда Луи Картье открыл свое ателье и магазин на рю де ла Пэ в Париже, мы знаем все, причем не только о парижских мастерских. В 1902-м открылись мастерские Cartier в Лондоне, а в 1908-м — в Нью-Йорке. Как и в Санкт-Петербурге, кстати. Кроме эскизов у нас более 70 тысяч фотографий и гипсовые формы, то есть мы можем представить себе каждую вещь в трех измерениях. Так что мы знаем о Cartier все.
— То есть для вас уже нет неожиданностей?
— Нет, ну что вы! В архивах вы можете документировать вещи. Но вы не знаете, какие из них выжили. Все-таки ХХ век был страшно неспокойным для ювелирных украшений! Вы можете отследить момент, когда предмет покидает мастерские и уходит в жизнь, но слишком много всего произошло за эти годы: многие вещи были разобраны, перемонтированы, камни вынуты и проданы — ведь тогда к ювелирным изделиям относились не так почтительно, как сейчас. Иногда нам приносят фрагменты. У нас есть в коллекции, например, фрагмент колье, которое было сделано для знаменитой американской миллиардерши мадам Корнелиус Вандербильт. Колье состояло из трех частей, мы нашли только два — возможно, оно было демонтировано, когда делили наследство, каждому досталось по кусочку. Но бывают и более счастливые находки — вот колье с жемчугами. Мы напечатали его черно-белую фотографию в книге по истории Cartier. Я много лет мечтал — вот если бы оно нашлось! Мы думали, что от него и следа не сохранилось. И вот однажды, представьте себе, нам его принесли.
— Что значит принесли? Как это происходит? Вам звонят, пишут? Находят в интернете?
— Мы не так уж давно закончили оцифровку наших архивов. До этого мы имели дело с хрупкими стеклянными фотопластинками. Но наши вещи хранятся в старых семьях, где порой презирают интернет. Так что нам позвонили по телефону, даже может быть, не по мобильному. И это был удивительный момент. Не знаю, с чем его сравнить. Потом ждали экспертизы, волновались, и вот — колье живо, и мы можем полюбоваться на него, пока оно у нас. Или вот, эта брошь в витрине была украшением корсажа. После первой мировой корсаж перестали носить, и практически все эти украшения были перемонтированы. А одна выжила. Я встретил ее изображение в архивах 1912 года, и вот совсем недавно нам ее принесли, и мы смогли ее выкупить.
— Есть еще вещи, которые вы мечтаете найти?
— Да, конечно, какое-нибудь из легендарных больших колье начала ХХ века. Надежды мало, но мы не отчаиваемся. У нас есть все шансы. У Cartier Tradition спрашивают оценку для для страховки или при разделе наследства. Вы ведь знаете, что у нас украшения продают в последнюю очередь. Сначала продают замок, потом мебель, потом картины, а украшения в самом крайнем случае.
— Покупаете ли вы на аукционах?
— Да, и опять же благодаря нашей роли экспертов. Cartier Tradition сначала появился как экспертный отдел. К нам приносили вещи Cartier на экспертизу и оценку, и среди них было много подделок. Не только новоделов, но и, так сказать, старых, аутентичных подделок, современных реальным вещам Cartier. Так что теперь коллекционеры и аукционные дома осторожны. Многое сначала проходит через нас, поэтому есть время подготовиться. Но сражаться против коллекционеров непросто. Мы покупаем для дома, и у нас есть ограничения, а есть коллекционеры, для которых цена не имеет значения, если они страстно хотят эту вещь.
— Вещи попадают вам явно не в идеальном состоянии. У вас есть реставрационные мастерские?
— Нас всего шестеро, считая двух реставраторов. Мастерскими я бы это не назвал. Самое сложное здесь то, что нужны старинные техники, которые иногда приходится изобретать заново. Иногда для нас работают мастера вне Франции — в Италии, Англии, даже в Индии. Там где сохранилось ремесло. Вот этот гравированный аметист, как в эпоху Великих Моголов, нам сделали в районе Джайпура. Они занимаются этим с незапамятных времен. В Европе это сделать не смогли бы.
— Итак, вы занимаетесь покупкой, экспертизой и перепродажей. А что принесет вам кремлевский проект? Может быть, посетители захотят что-нибудь купить?
— Вы знаете людей — коллекционеры всегда хотят купить именно то, что не продается. Иногда мы до хрипоты спорим и обижаемся друг на друга. Но дело ведь не в деньгах. В обороте всего Cartier наши доходы мизерны. Cartier Tradition занят не столько деньгами, сколько традициями. В Москве мы покажем музейные вещи, которые не имеют цены. Потому что они не будут проданы никогда. И никому.