концерт классика
В Концертном зале имени Чайковского прошел концерт немецкой оперной певицы Симоны Кермес. Обладательница редкостного сопрано представила программу из виртуозных арий Моцарта в сопровождении Российского национального оркестра, которым дирижировал швейцарский маэстро Кристоф Мюллер. Экстравагантную примадонну слушал СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.
Экстравагантность, впрочем, ограничивалась сценическим нарядом певицы: от такого платья, наверное, не отреклась бы и Вивьен Вествуд. Солистка же в этой надетой на нее сложной пространственно-колористической композиции держалась более чем спокойно, выступая по всем правилам: оперные арии пела без нот, концертные арии (как и подобает концертной музыке) — по нотам, едва ли не зная их наизусть.
Моцартовские концертные арии и составляли основное содержание вечера. Жанр этих вещей легко понять по названию: настоящая оперная ария с настоящим текстом про чью-то там вполне конкретную любовь (тексты для таких арий композитор брал из реальных оперных либретто), с полноценным оркестровым сопровождением — только ни с какой оперой не связанная, а сочиненная в качестве концертного номера. Фраза "концертная ария (дальше итальянский текст первой строчки), сочинение такое-то", надо думать, на афишах смотрится куда менее эффектно, чем "ария Донны Анны из оперы 'Дон Жуан'", но вряд ли только в этом причина того, что арии эти в сегодняшних концертах звучат весьма редко. Моцарт писал их для первых певцов и певиц своего времени, прекрасно отдававших себе отчет, что получают они не милую безделицу, а вещь крайне требовательную, но зато все их вокальные возможности демонстрирующую наперечет.
Но даже зная это, трудно было по ходу концерта удержаться от мысли о генерации этих современников (современниц, точнее) Моцарта как о каких-то сверхчеловеках. Все три прозвучавшие арии (KV 419, KV 418 и KV 368) упоенно, подробно и всесторонне предъявляют все самое трудноисполнимое, что композитор может потребовать от сопрано. Пространные пассажи с отчаянными фиоритурами, октавные, а то и двухоктавные "скачки", целые фразы, пропеваемые стаккато в диапазоне до фа третьей октавы, то есть в самых верхних пределах, которые природой отпущены возможностям человеческого голоса. Со всей этой многостраничной вокальной акробатикой госпожа Кермес справлялась, не обнаруживая никаких очевидных затруднений и удивляя попутно "фирменным" сочетанием чистого, прозрачного, серебристого сопрано и густого, пламенного темперамента. Как если бы этого не было достаточно, Симона Кермес спела еще и два из ряда вон выходящих оперных номера — арию Констанцы "Martern aller Arten" из "Похищения из сераля", сущий концерт для голоса, и арию Электры из "Идоменея" — жутковатая сцена безумия с бессвязными возгласами, истерическим хохотом и грозной энергетикой в целом.
Все это было торжеством поистине редкостных способностей, но не торжеством тщательности и перфекционизма. Тут смазанная интонация, там проглоченная нотка — и вот уже к концу второй арии убеждаешься в том, что ровного и однозначного восторга, как ни обидно, не получается. Тем более что рядом игра РНО под управлением здравого и аккуратного, но, видимо, недостаточно харизматичного Кристофа Мюллера — игра качественная, но сыроватая и тоже не сверкающая таким ослепительным, пьянящим совершенством, какого требует сам характер этой музыки. Здесь, возможно, дело в том, что внезапно оказавшемуся до чрезвычайности занятым оркестру на оперный материал не хватило времени: 34-я и 26-я моцартовские симфонии, разученные получше, в концерте прозвучали крепче и увереннее.
Возможно, дело в количестве и в однородности предложенного певицей материала. Отдельного впечатления от открывшей ее выступление арии "No, no che non sei capace" или хотя бы от каденции, завершающей арию "Sperai vicino il lido", наверняка хватило бы на то, чтобы оставить о концерте яркие и прочные воспоминания где-нибудь на сезон вперед. Так, в сущности, уже произошло в прошлый приезд Симоны Кермес, когда она пела Донну Анну в "Дон Жуане" Моцарта: после исполнения арии "Non temer, bel idol mio" с эффектной вставной каденцией зал был, что называется, окончательно и бесповоротно ее. Но сразу пять внушительных по форме и образцовых по своей виртуозности арий, как ни странно, лучше воспринимались бы не в сольном концерте, а в записи, предоставляющей слушателю абсолютно любой режим прослушивания на его выбор. Здесь же публика оказалась некоторым образом в положении малолетнего кондитерского подмастерья из голодной деревни, которого методично кормят пирожными и снова пирожными в расчете на то, что сам он потом воровать их не станет. То, что малейший контраст посреди этого избыточного вокального великолепия был бы только на пользу, в конце концов превосходно продемонстрировала сама госпожа Кермес, спев на бис шлягерную арию "Lascia ch`io pianga" из "Ринальдо" Генделя. Несложная, но проникновенная генделевская сарабанда прозвучала, может быть, не бесспорно с точки зрения образности, однако ее многозатратная простота приятным образом подчеркнула общее впечатление от концерта.