выставка современное искусство
В Мраморном дворце, филиале Государственного Русского музея, ответственном за всяческое современное искусство, открылась выставка "Оттепель", приуроченная к 15-летию галереи Марата Гельмана. Господин Гельман в Русском музее уже не в первый раз, но никогда еще его выход на эту сцену не был столь спокойно-уверенным. С "новым" Гельманом и его искусством знакомилась КИРА Ъ-ДОЛИНИНА.
Выставка называется "Оттепель". Это может быть отсылка к чему угодно — к строфе поэта Заболоцкого, цитируемой в сопровождающей выставку статье Федора Ромера, ко "второй оттепели" русского искусства, частью (если не лидером) которой был Марат Гельман и его галерея, к лужам в снегу, в которых барахтается художник Дмитрий Гутов на одной из самых зрелищных работ выставки, к весне, наконец, как времени, которому как раз 15 лет жизни галереи и соответствуют.
Для тех, кто следит за деятельностью Марата Гельмана в Москве, на собственно галерейных выставках или на показательных выступлениях на всяческих "Арт-Москвах", Манежах и так далее, он видится в движении и в частностях. То это радикал, пестующий человека-собаку Олега Кулика. То это любитель чистой живописи, как с писаной торбой носящийся с одним из лучших живописцев в современном русском искусстве, Валерием Кошляковым, или выводящий в люди блистательную пару Виноградов--Дубосарский. То он защитник талантливого хулигана Авдея Тер-Оганьяна, с которым галерист, может быть, совсем и не согласен, но еще меньше он согласен с теми, кто готов не понравившееся ему искусство уничтожать. То он работает с сибирскими медведями, группой "Синие носы", на поверку оказавшимися чуть ли не лучшими стилистами последних лет. То увлекается казахом Ерболом Мельдибековым, которому что лошадиные конечности очучелить, что людей по голову закопать — всякое насилие он готов превратить в искусство.
Гельман в Москве — это процесс. Гельман в Питере — это отчет и фиксация реальности. То есть в Русском музее все вышеперечисленное есть; есть и многое другое — АЕС, Алексей Каллима, Александр Косолапов, Георгий Острецов, Арсен Савадов, Ольга и Александр Флоренские, Василий Цаголов, Гор Чахал, Владислав Ефимов и Аристарх Чернышев, Юрий Шабельников. Но главным здесь оказывается сам Марат Гельман — не как куратор, не как сочинитель какой-то тонкой и умной экспозиции, а как человек, способный предъявить музейному зрителю нечто больше похожее на собственный музей, чем на галерейный проект.
И вроде вещей на выставке не так уж много, что-то совсем новое, а что-то уже совсем ностальгическое, часть истории. И вроде далеко не всех "своих" художников привез в этот раз галерист в Питер, а тем, кого привез, позволил располагаться без тесноты, свободно, совсем не по-галерейному. И вроде экспонированный этажом ниже "Дар Гельмана" (около 70 вещей, подаренных в 2003 году Русскому музею) тоже хорош и тоже богат. Но именно эта выставка, неидеологизированная, неагрессивная, почти тезисная (мол, было у нас то-то, а еще наши художники теперь делают то-то, а вот новый персонаж — он придумал этакое...), оказывается красноречивее всех прежних, настаивающих на своем праве оказаться в стенах большого музея.
Эта тезисность сама по себе музейная черта, черта институции, за которой уже столько всего стоит, что ей не нужно старательно уговаривать обратить на себя внимание, не нужно перечислять все наличествующее — достаточно лишь мимоходом намекнуть. Для иной галереи 15 лет не возраст, так, время на раскачку, погоня за именем. Для кого-то, наоборот, возраст почти невозможный: немногие российские галереи дожили (доживут) до такого юбилея. Для Марата Гельмана же полтора десятилетия оказались периодом взросления — от бравурных детских игр с радикализмом и терпением публики через ребяческую жадность к впечатлениям и подростковую влюбленность в каждого нового художника к взрослому пониманию того, что ты сам сделал для этого искусства.
Взросление, может быть, пришло и не без помощи идейных врагов, открывших против искусства галереи Гельмана террор, но оно пришло. И дело не в признании Русского музея, а в том ощущении, с которым зритель выходит с этой выставки,— это ощущение чистой музейности и абсолютной уместности всего здесь показываемого, ощущение, что это и есть современное русское искусство. Не все, конечно, но достаточное для первого серьезного разговора. Да и когда музей показывал все?