конкурс монументальная пропаганда
Вчера в Московском доме скульптора объявили результаты закрытого конкурса на памятник Осипу Мандельштаму в Москве (о выставке проектов Ъ писал 17 января). Жюри рейтинговым голосованием выбрало проект скульпторов Дмитрия Шаховского и Елены Мунц и архитектора Александра Бродского. Комментирует ГРИГОРИЙ Ъ-РЕВЗИН.
Хотя памятник Осипу Мандельштаму не установлен и даже нет уверенности, что будет установлен, у всех членов жюри, участников конкурса, депутата Московской думы Евгения Бунимовича и его команды, Мандельштамовского общества и инициативной группы по сооружению памятника под председательством поэта Олега Чухонцева вчера было ощущение, что они сделали большое важное дело по увековечиванию памяти великого русского поэта. Сомнения вызваны тем, что угол улицы Забелина и Старосадского переулка (точнее, Забелина и Ивановского тупика), где должны установить памятник,— это нетронутый кусок старой Москвы. То есть его скоро тронут. В частности, усадьба, у которой есть сторожка с садиком, где и собираются поставить памятник, должна реконструироваться.
По обыкновению тут может появиться подземная парковка и скромный шести-семиэтажный офис на заднем дворе. Память великого поэта тогда достанется будущему инвестору в качестве обременения, хоть и копеечного, но неприятного в том смысле, что к ней, памяти, должен быть обеспечен доступ с улицы. А теперь не любят, чтобы по реконструированным усадьбам шастали разные любители поэзии с улицы. В знак этой нелюбви обыкновенно ставят на входе в усадьбу похмельную харю в камуфляже и с дубинкой. Эта харя является неотъемлемым признаком люксовой недвижимости в Москве, а память о поэтах — пока нет. У нас даже нет опыта сдачи в аренду недвижимости, обремененной Пушкиным, а как пойдет с Мандельштамом, я думаю ни один риэлтер предсказать не возьмется.
Это теперь главная проблема, потому что второстепенная практически снята. Второстепенная заключалась в том, что жюри конкурса (скульпторы Иван Казанский, Михаил Сидур и Лев Матюшин, архитекторы Евгений Асс и Андрей Таранов, искусствоведы Ольга Костина, Игорь Светлов и автор настоящего текста), хотя и воспринимало себя как авторитетное, обладало, по сути дела, совещательным голосом. Памятник, который выбран, теперь будет представлен мэру, а уж он решит, нужен ли такой Мандельштам москвичам. По опыту знаю, то, что мне кажется нужным москвичам, Юрию Михайловичу таким не кажется, и наоборот, многие его инициативы почему-то представляются мне бессмысленными, так что я, скажем прямо, боялся, что выбор жюри мэра не устроит.
У жюри, собственно, было две стратегии. Одна, антиобщественная, заключалась в том, чтобы честно решить, какой же из шести представленных памятников лучший с точки зрения каждого из членов, и проголосовать. Вторая, ответственная и государственная, состояла во вчувствовании в эстетический мир Юрия Михайловича Лужкова с тем, чтобы оценить представленные работы его глазами и выбрать тот, который его бы впоследствии устроил. Выбранный проект оказался на пересечении двух стратегий. Я совершенно не представляю себе, как относится Юрий Михайлович к поэзии Мандельштама. Любит ли он ее так же, как Мандельштамовское общество или поэт Олег Чухонцев? В принципе почему бы нет, например, строка "Я и садовник, я же и цветок" вполне могла бы стать метафорическим объяснением сути процессов сегодняшнего благоустройства Москвы. Но с другой стороны, даже если мэр и любит Мандельштама, то, вероятно, особой любовью, и как его поймешь?
И несмотря на это, я почему-то сразу вчувствовался в эстетический мир Юрия Михайловича и понял, что ему больше всего понравится проект Александра Тарасенко. Знаете, какое-то озарение, синтетическое интуитивное наитие, смотрю и понимаю — да, Тарасенко. Не уверен, что Юрий Михайлович знает Тарасенко, но когда узнает, поймет — это его любимый скульптор. Мандельштам, напомню, сидит у Тарасенко на лавочке, очень приятно, культурно одетый. Хороший плащ, туфли, пиджак, рубашка, в хорошем настроении, даже, кажется пахнет одеколоном. В руке цилиндр — ну, чтобы понятно было, что поэт, как Пушкин. Не "человек эпохи 'Москвошвея'", погибший в сталинских лагерях, а приличный еврей, вероятно, лауреат ряда премий, возможно даже "Большой книги". На заседании жюри Игорь Светлов высказывался в том смысле, что все памятники очень хороши и надо их установить в разных частях города, и я вот подумал, что в принципе памятник Тарасенко хорошо бы смотрелся в приемной Юрия Михайловича. Там, кстати, можно было бы поставить и копию Пушкина на лавочке из Царского Села, и Булгакова на лавочке, которого не удалось пристроить на Чистых прудах,— галерея влиятельных известных людей, пришедших на прием.
И вот как я только понял, что надо голосовать за Тарасенко, так остро почувствовал, что не могу этого сделать. Взыграло антигосударственное начало и далеко меня завело. Дело в том, что мне очень понравился памятник, предложенный Андреем Красулиным. Это абстрактная скульптура, странные бронзовые предметы, которые чем дольше их рассматриваешь, тем больше становятся вылепленными стихотворениями Мандельштама. Это довольно сильное пластическое чувство — увидеть, как лепится стихотворение, как оно живет и развивается, как обрывается. Очень сильно. Но, конечно, для Юрия Михайловича — нет. Не подходит. Я бы к нему с этим и не пошел. А с другой стороны, расхрабрился я, ну и что? Наше дело, дело жюри, честно сказать: вот этот лучший. А уж что там будет потом, хоть трава не расти.
И вы знаете, дело приняло опасный оборот. Потому что не только я, а куда более влиятельные коллеги, в частности заместители председателя Московского союза архитекторов Андрей Таранов и Евгений Асс, тоже опасно высоко оценили Андрея Красулина, и в общем рейтинговом голосовании он прямо совсем приблизился к победе. Но (по)беда прошла мимо. Андрей Красулин занял второе место, разделив его — вы не поверите - с Александром Тарасенко. То есть самая государственная позиция набрала столько же голосов, сколько и самая безответственная. А на первое место вышли Дмитрий Шаховской, Елена Мунц и Александр Бродский, которых большинство членов жюри именовало либо лучшими, либо вторыми.
Что сказать про этот памятник? Он очень хороший, но как бы двухсоставный. Там есть прекрасная голова Мандельштама, вылепленная скульптором Еленой Мунц, по слухам, уже давно. Это гордый и одновременно счастливый Мандельштам, то ли самозабвенно читающий, то ли вслушивающийся в слова, звучащие в нем. У этой головы сильный пространственный пафос, она задает движение вперед и вверх, раздвигая перед собой пространство. И ты почти физически чувствуешь напряжение подбородка, энергию, превращающую поэта в инструмент речи.
В общем, прекрасная голова. Елена Мунц сделала нетривиальное произведение, а что касается ее соавторов, они сработали на уровне чистого профессионализма. Надо было найти какой-то компромиссный вариант, как-то эту голову, довольно все же камерную скульптуру, растянуть на городской сквер. Дмитрий Шаховской предложил для головы Мунц постамент из четырех поставленных друг на друга кубов. Это как бы античная герма (так назывались греческие статуи, в которых голова ставилась на параллелепипед, обозначающий тело), только переживший землетрясение и развалившийся. Не идеальное, на мой взгляд, решение, памятник поэту — это все же не только голова, но и его руки, тело, он весь — инструмент языка, все его тело — память. Но по отношению к чужой голове — решение профессиональное и уважительное. А что еще ждать от памятника поэту?