концерт танец
В Кремлевском дворце Государственный ансамбль народного танца России под руководством Игоря Моисеева ударным трудом отпраздновал 101-летие своего основателя и руководителя. ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА поразилась жизнеспособности коллектива.
Виновника торжества, отпраздновавшего в этот день первый год своего второго столетия, на вечере не было — ведущий Станислав Бэлза объяснил, что патриарх копит силы, чтобы предстать на 70-летнем юбилее ансамбля, который грянет ровно через 20 дней. Однако едва ли аншлаг в Кремлевском дворце обеспечило лишь желание зрителей еще раз увидеть знаменитого долгожителя. Моисеевский ансамбль чуть ли не единственный из советских коллективов, которому удалось сохранить высокую репутацию в новое время, несмотря на то, что уже много лет его концерты состоят из назубок знакомых номеров. Точнее, как раз благодаря этому: от моисеевского ансамбля зрители ждут не новизны, а неизменности — обнадеживающего и граничащего с чудом подтверждения неподвластности времени. В узнавании любимых хитов и заключается особая притягательность выступлений ансамбля.
Зрительские потребности ансамбль удовлетворил сполна: в первом отделении интернационал номеров, признанных классикой ансамбля, продемонстрировал, что моисеевским артистам покорились все страны мира. С одной оговоркой — в исполнении моисеевцев национальная характерность всегда уходит на второй план, оттесненная фирменным моисеевским стилем. В этом смысле залихватское русское "Лето" не слишком отличается от столь же залихватской "Тарантеллы", "Хоты" или финальной части "Сиртаки". Потому что все эти сложные массовые танцы требуют виртуозной, причем отнюдь не народной, а вполне классической универсальной техники.
Придирчивый глаз корреспондента Ъ — бывшей артистки ансамбля — тщетно выискивал изъяны. Но трюки исполнялись с лихостью и легкостью необыкновенной, ровность линий соперничала с архитектурными чертежами, о мастерстве свидетельствовала уверенная непринужденность танца. С ущербом для собственного самолюбия пришлось констатировать, что по части универсальности нынешние танцовщики явно превосходят предшественников. Отлично выученные, легконогие, реактивные, выносливые, дисциплинированные, они выглядели бы идеальной танцевальной машиной, если бы не вполне индивидуальный азарт, который переполнял каждого — вплоть до приплясывающих у задника в последней линии кордебалета. Этот ураганный напор заставил кремлевских зрителей самозабвенно подпрыгивать на кончиках кресел, в унисон подхлопывая танцу — в этом глухом гигантском зале сравнимые по единодушию и длительности овации звучали на съездах КПСС.
Но что там академический репертуар! Даже "Ночь на Лысой горе" — спектакль волюнтаристский, отданный на откуп актерской импровизации,— прошел с недосягаемыми ранее стройностью и точностью, словно какой-то классический балет. По сюжету, навеянному гоголевскими повестями, надравшемуся горилки кузнецу Вакуле мерещатся зеленые черти и полуголые ведьмочки, отплясывающие рок-н-ролл на Лысой горе. Трюковые соло с подбросами, переворотами, закручиванием и топтанием партнерш рождались на моих глазах — и, честно сказать, многие из них выглядят эффектнее, чем на премьере. Похоже, психофизика артистов только сейчас дозрела до требований, которые предъявлял Игорь Моисеев больше двадцати лет назад,— спортивные поджарые девицы щеголяют невиданной в советские времена эротичностью, а закаленные парни швыряют их в сложнейших поддержках, как невесомые перышки.
Все возможные упреки можно адресовать лишь в адрес сценографов. Русское "Лето" на фоне фотопроекции березовой рощи, греческий танец перед фотообоями с видом Парфенона или испанскую "Хоту", станцованную прямо "в небе" — среди плывущих облаков, при желании можно счесть художественным достижением, но эта рыночная упаковка кажется слишком дешевой для шоу такого уровня. Немедленной коррекции требует световая партитура: доисторические световые "пушки", ощупью ищущие солистов, или неопрятное переползание грязно-розового в мертвенно-синий, имитирующее закат и наступление ночи,— подобные технические радости времен рождения ансамбля сейчас выглядят курьезным анахронизмом. И пора снять наконец с чертей обширные меховые трусы, навязанные советской цензурой!
Но все эти постановочные ляпы не могут омрачить главного: моисеевский ансамбль сегодня — абсолютно дееспособная труппа. 70 лет назад Игорь Моисеев основал не просто ансамбль. Он сконструировал систему, оказавшуюся прочнее государства, для нужд которого она создавалась. Основанная на единоначалии и беспрекословном подчинении, эта система отлично работает в любых политических режимах. Моисеевская школа-студия с ее педагогами, репетиторы, директор, администратор — словом, все винтики этого механизма состоят из бывших танцовщиков, спаянных пиететом перед многолетними и неизменными традициями ансамбля и авторитетом руководителя. Чудо состоит в том, что этот механизм оказался организмом: он способен к постоянному воспроизводству — и юные танцовщики ансамбля танцуют полувековой давности репертуар на таком уровне и с такой самоотдачей, будто он поставлен специально для них.
Вряд ли сыщутся наивные люди, полагающие что в 101 год патриарх руководит своим ансамблем так же деятельно, как в 81 или хотя бы в 95. Это означает, что уже несколько лет система работает практически без него. Игорь Моисеев, эгоцентрик и диктатор, всю жизнь исповедующий принцип "после меня — хоть потоп", не готовящий преемников и не допускавший мысли о том, что ему когда-либо по каким-либо причинам придется выпустить руль из рук, оказался единственным из советских художественных лидеров, который оставляет свое наследство не просто в полном порядке, но и готовым к самостоятельной жизни. И главный итог кремлевского концерта — даже не художественное качество того, что происходило на сцене, а тот удивительный, живой и многофигурный памятник самому себе, который воздвиг Игорь Моисеев — и которого в день своего 101-летия он оказался более чем достоин.