В Париже вышел фильм "Красавица навсегда" (Belle toujours) 98-летнего португальского режиссера Мануэля де Оливейры. Это своего рода сиквел культовой "Дневной красавицы" (Belle de Jour) Луиса Бунюэля. Спустя почти сорок лет после рассказанных в ней событий светский интриган Юссон (тот же Мишель Пикколи, ныне 81-летний) встречает Северину, преуспевающую парижскую даму, которая некогда тайно отдавалась клиентам в публичном доме. Северина, ныне вдова, принимает его приглашение на ужин, который и образует центральную сцену фильма. Северину вместо 63-летней Катрин Денев играет 67-летняя БЮЛЬ ОЖЬЕ. С актрисой побеседовал АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ.
— Как возникла эта смелая и несколько странная идея сиквела "Дневной красавицы"?
— Не знаю точно, идея действительно смелая, я бы даже сказала, выпендрежная для человека, который сам является мэтром. Мануэль ничего мне не говорил, но предполагаю, это произошло, когда он встретился с Жан-Клодом Карьером, сценаристом Бунюэля. Не знаю секретов Оливейры и не могу читать у него в душе, но убеждена, что в фильме отразилось его восхищение Бунюэлем. Он поступил очень деликатно: не тронул покойного классика, не стал претендовать на диалог с ним, зато отдал почтительное должное, оттолкнувшись в своей фантазии от самой знаменитой картины Мануэля... Простите, Бунюэля, видите, даже их имена похожи.
— Вы попали в этот проект потому, что были любимицей Бунюэля, который, согласно легенде, на съемках "Скромного обаяния буржуазии" говорил: "Господа артисты и мадемуазель Ожье, на выход!"?
— Я играла у многих больших режиссеров, а с некоторыми судьба не свела, но никогда не мечтала сняться у Годара, или Трюффо, или у Скорсезе. Мечтала только о Бунюэле. И это произошло, мы стали друзьями с ним и с его женой, часто встречались на фестивалях. Произошло благодаря Мишелю Пикколи, который рекомендовал меня мэтру, сказал ему, что есть такая отличная молодая актриса. И вот история повторилась: Мишель снова позвонил и спросил, не хочу ли я сняться в фильме Оливейры, с которым он давно дружен. Я сразу согласилась: не каждый день поступают такие предложения. И только заручившись моим согласием, Мишель объяснил, что речь идет как бы о продолжении "Дневной красавицы", а я должна исполнить роль, которую в свое время сыграла Катрин Денев. Начался период жутких сомнений.
— А саму Катрин Денев режиссер не хотел снимать?
— Она отказалась, считая, что "Дневная красавица" — законченное произведение и добавить к нему нечего. Вскоре я позвонила и тоже отказалась: не могу играть вместо Денев, я не такая знаменитая, совсем другая внешне и вообще. Но Оливейра сказал: вы должны, дело не в Катрин, Катрин — это совсем другое, а вы сама по себе. Соблазн был слишком велик: работать с Оливейрой и с моим любимым Мишелем Пикколи, будет ли еще когда-то такой шанс... Я прочла сценарий и поняла, что это вовсе не сценарий Бунюэля, а именно что Оливейры. У меня было впечатление, что Юссон--Пикколи не изменился: он из категории "горбатого могила исправит". А вот Северина стала другим человеком — не то что более добродетельным, а другим.
— Не потому ли, что Оливейра писал сценарий на другую актрису?
— Честно говоря, я не пересматривала "Дневную красавицу" и хотя помнила фабулу, но даже забыла имя героини — Северина — или ключевую сцену, когда из глаза ее парализованного мужа, которого играл Жан Сорель, выкатывалась слеза. Поэтому не знаю, как Мануэлю, но мне было легко отойти от первоисточника. Я подходила к этой роли как актриса театра: ведь многие играют Нину Заречную в "Чайке" или Андромаху. Я вживалась в сценарий, пропускала его через себя, искала внешние приемы, как построить роль, насыщала ее мыслями о старости, о смерти, о гаснущем желании.
— Фильм построен как поединок двух героев: он пытается раскрыть ее тайну, она делает все, чтобы ее скрыть, а в свою очередь узнать, выдал ли в свое время собеседник ее мужу-паралитику. Кто, по-вашему, побеждает в этой дуэли?
— Никто. Вы помните финал картины? Северина исчезает в разгар беседы, а за дверью по коридору вальяжно проходит петух — чистый сюрреализм. Но мне не хотелось, чтобы все завершалось моим уходом: я сказала Мануэлю, что было бы слишком грустно поставить на этом точку. К тому же это кинематографически некрасиво: женщина выходит, на ней болтается сумка. Я сказала: а что если забыть сумку? Так возник второй финал с бумажником, содержимым которого Юссон расплачивается с обалдевшими слугами. Можно представить продолжение этой истории еще эдак лет через двадцать!
— У вас огромный актерский опыт с разными режиссерами. Чем по технике отличалась от предыдущих последняя роль?
— Я всегда тяготела к особого типа ролям. Провокационным? В какой-то степени да, но еще важнее, что это были роли-интроспекции, роли-исследования. В фильмах Барбета Шредера "Долина", "Метресса", "Шулер" мы играли с погружением в стихию секса, наркотиков, страсти к игре. В "Метрессе" мы с Жераром Депардье изучали практику садомазохизма в одном из парижских салонов такого рода. Нам очень помогали костюмы Лагерфельда и особый метод съемки, акцентировавший игру света и тени. Но при этом у меня была дублерша: только она могла как положено хлестать настоящих клиентов, и в кадр подставлялись ее профессиональные руки. У Бунюэля снималось одновременно много народу, и мы обязательно репетировали накануне, отрабатывали каждое движение. У Оливейры — полная противоположность: в кадре всего двое, но все равно это не был чисто театральный диалог, а опять же некое исследование с погружением. На этот раз — чисто психологическое: своего рода сеанс психоанализа, который завершается ничем.