концерт аутентизм
В рамках проекта "Фестиваль 'Антиквариум' представляет..." в театре "Школа драматического искусства" на Сретенке выступил известный австрийский музыкант-аутентист Лоренц Дуфтшмид, играющий на виоле да гамба. Вместе с латвийской клавесинисткой Айной Калциемой он представил программу "Диалоги королей", составленную из музыки Баха и композитора французского барокко Марена Маре. Диалоги подслушивал СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.
Короли тут не для красного словца. Во-первых, басовая виола действительно была вплоть до самого заката "старого режима" царственным инструментом. Не случайно же в барочной живописи с виолой, а не с лирой часто изображали Аполлона. Да и клавесин, несмотря на большую "демократичность", в благородном обществе чувствовал себя совершенно комфортно. Ведь королевская музыка XVII-XVIII веков — это не только пышные музыкальные празднества, торжественные мессы и оперы с балетами. И монархи, и их окружение нередко владели игрой на том или ином инструменте, и любительское музицирование было частью повседневной придворной жизни. Да и как иначе. Посреди утомительно-чопорного распорядка именно музицирование могло быть единственной отдушиной, позволяющей непосредственно выражать персональные чувства, будь в том нужда.
Кроме того, тут и в метафорическом смысле не без королей — титул вполне к лицу что Баху, что Марену Маре. Последний царил в основном в родной французской музыке, сделав феерическую для сына башмачника карьеру: при Людовике XIV Маре довелось послужить "мэтром камерной музыки короля" и главным дирижером королевской оперы. В его обширном наследии львиную долю составляют как раз пьесы для виолы да гамба, с оживлением интереса к инструменту вновь ставшие одной из вершин соответствующего репертуара. Не без косвенного содействия сначала французского писателя Паскаля Киньяра, написавшего о Марене Маре роман "Все утра мира", а затем режиссера Алена Корно, этот роман экранизировавшего. Фильм с Жераром Депардье в главной роли прочно превратил Марена Маре в культовую для интеллектуалов-меломанов фигуру.
В фильме музыка Маре и его современников звучит в исполнении патриарха аутентизма, знаменитого испанского музыканта Жорди Саваля. Именно у него учился Лоренц Дуфтшмид — но это только одна линия, связывающая музыканта с композитором. Пожалуй, самым эффектным образом эту связь олицетворяла сама виола, на которой Лоренц Дуфтшмид играл в Москве,— редкостной красоты инструмент, который, словно версальские моды, сочетает нарядность с какой-то на церемониальный лад понятой эргономичностью. Эту виолу, гриф которой увенчан вырезанной из дерева улыбающейся кудрявой головкой, в 1699 году сделал Никола Бертран, достойный соперник легендарных скрипичных мастеров итальянской Кремоны. Именно инструменты Бертрана предпочитал Маре, и, конечно, велик соблазн предположить, что как раз на этом бертрановском шедевре он играл ту музыку, которая звучала в "Школе драматического искусства".
Вообще-то три пьесы Маре для виолы соло ("Арабеск", знаменитая "Мечтательница" и "Гранд-балет" из "Сюиты в иноземном вкусе") плюс исполненная на бис его же "Мюзетта" составляли только лакомую сердцевину концерта — их обрамляли три баховские сонаты для виолы да гамба и клавесина облигато. Дуэт Лоренца Дуфтшмида с Айной Калциемой разочаровал. Музыканты явно не сыгрались, что на качестве игры сказывалось почти катастрофически. Клавесин в сонатах именно облигатный, то есть не аккомпанирующий, а "соревнующийся" с виолой на равных, тут же вместо чуткого партнерства клавесинистка пыталась играть, будто бы вовсе не оглядываясь на виолиста.
Тем более выделялся на фоне сыро, а часто и врозь исполненного Баха уровень сольной игры Лоренца Дуфтшмида в пьесах Маре. Неподдельно благородный, темно-бархатный, хрипловатый, слегка горчащий звук его виолы так и хочется назвать "старым". Не в смысле запыленности и неактуальности, а скорее в духе тех словосочетаний, где слово "старый" служит обозначением особого качества, особой ценности, ни с чем не сравнимого вкуса или аромата. Когда на такой звук накладываются вдохновенность, лишенная всякой рисовки, точнейшее интонирование (при, казалось бы, аристократично-небрежной расслабленности мышц правой руки), грациозная непринужденность техники, музыка 300-летней давности превращается из раритета "на любителя" в художественную величину. Пожалуй, это неожиданность, но среди европейских гамбистов, которые выступали в Москве в последние годы, господин Дуфтшмид показал себя едва ли не лучшим. Его игра не напоминает ни сангвиническую манеру Паоло Пандольфо, ни ученую сухость Виланда Кейкена, и возможно, что в каком-то репертуаре ему не хватит именно тех достоинств, которыми могут похвалиться те двое. Но безусловно то, что только теперь московской публике продемонстрировали практически эталонного Маре.