Отцы с Валерием Панюшкиным

Моя дочь Варя, кажется, и вправду тренировалась стоять в новых коньках. Наверное, когда меня не было дома, Варя надевала коньки и ходила в коньках по ковру. Во всяком случае, когда мы наконец привели Варю на каток, ноги у девочки вовсе не подламывались в щиколотках, как это обычно бывает у людей, вставших на коньки впервые. Девочка ловко застегнула коньки в раздевалке спортивного комплекса "Олимпийский", ловко доковыляла от раздевалки до катка, ловко сняла с коньков чехлы (она точно тренировалась делать все это) и уверенно шагнула на лед. Коньки немедленно выскользнули из-под Вари, и девочка со всего размаха шлепнулась на попу.

— Я не думала,— Варя встала, потирая ушибленное место,— что лед такой скользкий и такой твердый.

— Подожди,— я благоразумно коньков не имел и стоял у бортика.— Сейчас мама переоденется, выйдет, возьмет тебя за руку и поучит кататься.

— Не буду ничего ждать! — Варя фыркнула.— Я сюда кататься пришла, а не учиться. Ты же знаешь, я учиться не люблю.

С этими словами Варя поехала по кругу. Она ехала на коньках, как на самокате. Она отталкивалась левой ногой и скользила на правой. У нее получалось довольно резво. Она, правда, не умела поворачивать и не умела тормозить.

Там, на катке, были влюбленные парочки, романтически катавшиеся, взявшись за руки. Были пенсионеры, катавшиеся, как написал бы русский классик, "в гигиенических целях". Были совсем маленькие дети в красивых костюмчиках и платьицах. Они катались прекрасно. На них кричали стоявшие у бортика тренеры, и дети с необъяснимым прилежанием отрабатывали сложные дорожки, змейки и прыжки, каждый раз падая, вставая, падая снова и демонстрируя недетскую волю к победе.

Время от времени самокатный Варин способ катания приводил мою девочку к неминуемому, казалось бы, столкновению с влюбленной парой, пенсионером или ледовым вундеркиндом, но всякий раз Варя ухитрялась увернуться и затормозить, врезавшись в борт. Варя врезалась в борт с таким грохотом, с каким врезаются в борт профессиональные хоккеисты. Однажды, врезавшись в борт там, где стоял я, Варя сказала весело:

— Знаешь, папа, я подумала, может быть, необязательно мне каждый раз тормозить в бортик? Я теперь буду тормозить в бортик, только чтобы не раздавить маленького ребенка. Я если мне будут попадаться взрослые, я буду тормозить в них. Они большие и мягкие.

Целый час Варя каталась без отдыха. Щеки у нее стали красные, как помидор. Жена моя, выйдя на лед, пыталась взять девочку за руку и поучить кататься не по-самокатному, а как следует. Но Варя решительно отказывалась учиться. В конце сеанса девочка взяла с нас честное слово, что теперь мы будем кататься на коньках каждые выходные.

С тех пор Варя каталась еще пару раз. И вот на прошлой неделе жена моя уехала в отпуск, а мама моя попала в больницу. Я остался с Варей один, если не считать, конечно, того, что мне сильно помогал дедушка и иногда помогал старший сын Вася. Наступили выходные. Варя сказала:

— Ну, папа, собирайся на каток.

— Варенька,— взмолился я.— Давай эти выходные пропустим. Видишь, у нас трудные времена. Мама уехала. Бабушка заболела. Дедушка все время у бабушки в больнице. Вася готовится к экзаменам.

— При чем здесь? — сказала Варя после паузы.— При чем здесь бабушка, дедушка и Вася? Кататься на коньках каждые выходные обещали мне вы с мамой. И если мама уехала, папочка, значит, ты надевай мамины коньки, и, значит, ты со мной катайся.

— В мамины коньки я не влезу.

— А ты пальцы подожми. Или,— Варя засмеялась,— или, как Волк в "Ну, погоди", надевай коньки насквозь.

Постоянные читатели этой колонки знают уже, конечно, что Варя вьет из меня какие хочет веревки. Вы, наверное, догадываетесь, что я-таки поджал пальцы, напялил коньки жены и пошел с дочерью кататься. Вы только не знаете, что в тот день Варя каталась на коньках четвертый раз в жизни, а я — второй. И еще вы не знаете, что, желая сэкономить время, я не повез Варю, как обычно, в "Олимпийский", а повез в новый ледовый дворец на улице Талалихина, потому что это значительно ближе к дому.

И это была моя ошибка. Массовые катания на Талалихина отличаются от массовых катаний в "Олимпийском" тем, что на Талалихина включают музыку. Веселую и танцевальную музыку. А Варя у меня такая девочка, что если включить музыку, то Варя немедленно надевает на голову колготки (для красоты) и начинает плясать, пока музыка не кончится. И вот едва только Варя вышла на лед, и едва только заиграла музыка, ноги у моей девочки сами собою пустились в пляс. Проверенный самокатный способ катания для танцев на льду оказался совершенно непригоден, и девочка (это как-то тоже само собой получилось) стала кататься по-человечески, причем очень быстро, причем ловко лавируя между людьми на катке. А я в первую же минуту зацепился за лед зубцами фигурного конька и рухнул, как бревно.

— Папа, вставай! — танцевала Варя вокруг меня.

Я встал и поехал. Медленно. Девочка описывала полный круг, догоняла меня, хватала меня за руку, кружилась со мной, закруживала меня до полной потери равновесия, бросала меня и мчалась по льду на новый круг, в то время как я, не будучи в силах остановить вращение, падал на лед. Джинсы на мне были совершенно мокрые. Под джинсами, как выяснилось вечером в душе, я был сплошь покрыт иссиня-черной гематомой. Но Варя была счастлива. Она сказала мне, что каток на улице Талалихина прекрасный, поскольку благодаря музыке и веселью кататься здесь получается значительно лучше.

— Давай,— сказала Варя,— мы и завтра тоже пойдем сюда кататься. Завтра же тоже выходной?

— Давай лучше,— простой инстинкт самосохранения подсказывал мне, что кататься надо где угодно, только не на Талалихина,— давай пойдем кататься на Красную площадь.

— Это где Кремль? Я не люблю Кремль,— парировала Варя.— Там скучная Царь-пушка и скучный Царь-колокол.

— Мы же не Царь-колокол будем смотреть, а кататься.

— А музыка там есть? — поинтересовалась Варя.

— Наверное,— соврал я.

На следующий день, погрузив коньки в машину, мы с Варей поехали на Красную площадь. Был вечер воскресенья. Минут сорок я искал парковку на Варварке и Васильевском спуске. Потом мы тащились с сумкой через пол-Красной площади к катку. У катка была такая очередь, что даже Варя сразу поняла — нам ни за что не успеть ни на четырехчасовой сеанс, ни на шестичасовой.

Мы кое-как протиснулись в ГУМ, я собирался угостить Варю пирожными в кафе, чтобы подсластить горечь разочарования. Мы сели за столик. Я спросил:

— Ты очень расстроилась?

— А ты? — Варя погладила мою руку.— Бедный папочка! Ты так старался отвести меня на каток. Ты очень старался, я видела. Ты хотел показать мне, что любишь меня, я знаю. Но ты не расстраивайся. Я и без катка знаю, что ты меня любишь.