фестиваль театр
Спектакль "Не оглядывайся" ("Don`t look back") британской группы Dreamthinkspeak сыграли в помещении арт-центра "Пrоект_Fабrика". АЛЛА Ъ-ШЕНДЕРОВА убедилась, что цеха московской фабрики технических бумаг — идеальная среда обитания для призраков.
Чтобы попасть на спектакль, надо пройти через темный цех и записаться у распорядителей, предупреждающих, что зрителей пускают по трое. Каждая следующая тройка отправляется в путь через пять минут после предыдущей — девушка с фонариком вполголоса пригласит вас за собой, предупредив, что ни влево, ни вправо, ни вперед без нее идти нельзя. И, конечно, не оглядываться! Изъеденные сыростью стены, тускло освещенные лестницы, темные подвалы и коридоры. Гулкая пустота и странное ощущение, что здесь только что кто-то был (ощущение, впрочем, объясняется тем, что часть цехов фабрики до сих пор работает). Андрей Тарковский, когда-то мучительно подыскивавший натуру для "Сталкера", наверняка снял бы здесь не одну сцену...
Поводив по коридорам и лестницам, девушка вталкивает вас в абсолютную темноту и закрывает дверь. Сперва слышится громкий храп, затем тусклый свет лампы освещает угол комнаты и стол, заваленный грудами конторских книг. Пожилой английский клерк, только что храпевший среди стопок, на чистом русском языке приглашает подойти к столу и выдает розовые карточки с номерами, почти шепотом предупреждая: "Вы отправляетесь в путь. В этом доме много спящих, постарайтесь их не будить!"
Тристан Шарпс, английский актер, в 1999 году основавший группу Dreamthinkspeak, придумавший собственные версии "Гамлета" ("Кто там?", 1999) и "Преступления и наказания" ("Подполье", 2005), сделал для NET ремейк своего спектакля по мотивам мифа об Орфее с артистами московской студии "Новый факультет". Однако ничего русского, кроме нескольких повелительных фраз (следуйте за мной, дайте ваши номера и т. д.), в спектакле нет. Помещение фабрики напоминает средневековую мануфактуру, а лица студийцев, наряженных в цилиндры и смокинги, хранят английскую непроницаемость.
Даже конторская мебель советского образца кажется взятой из кабинета дядюшки Пиквика. Впрочем, возможно, все дело в освещении. Сумрачный свет, тоскливая музыка, запах запустения, невесть куда ведущие двери — все это заставляет почувствовать себя участником мифа об Орфее и Эвридике. Собственно, Орфей здесь так не появляется — в его роли, видимо, выступают сами зрители. А Эвридика — невеста в белом, мелькает то тут то там, простирая руки и растворяясь в сумраке, бездыханно возлежа на свадебном столе или распростершись на дне лодки, плывущей по волнам Стикса. Этот кадр, снятый с разных ракурсов, транслируют экраны, вделанные в стены коридоров и комнат.
Английская страсть к мистике и английский же сюрреализм — стремление рассмотреть одно и то же событие под разными углами зрения, меняя оптику и тем напоминая об относительности всего сущего (вспомним хотя бы Гулливера, бывшего то лилипутом, то великаном — в зависимости от окружения),— вот главные принципы "Не оглядывайся". Плюс дух печали старых добрых английских баллад.
В заполненной белыми мешками комнате белая девушка сыплет и сыплет сквозь сито крахмал — на крошечные деревья, домик и две сиротливые фигурки... А неподалеку, в нише, выставлен макет зала с пюпитрами для музыкантов. За поворотом мы видим этот зал в натуральную величину. Пол усыпан жухлыми листьями — видимо, Орфей давно уже мертв и его музыканты разбежались. На конторском столе позабыты книги — сделанные по-английски записи о регистрации браков от 1896 года.
Поначалу кажется, что действие не развивается — просто путешествие по фабрике, каждый закоулок которой полон скорбью по несчастным любовникам. Но вот что-то неуловимо меняется. Пролет лестницы усеян именами в траурных рамках, дама в цилиндре зачитывает чьи-то некрологи. В очередной темной комнате зрителей впервые приглашают сесть. На экране — все та же лодка с черными гребцами и недвижной белой Эвридикой. Плавание окончено. Гребцы смотрят на нас с моста. Изображение теряет четкость — с экрана на зрителей летят комья земли. Так вот куда нас так долго вели! Прощание с Эвридикой превращается в наши собственные похороны. Корректный господин в цилиндре просит отдать ему свои номера. Никто не рыдает, но оглядываться все же не решается — во-первых, жаль ломать такую изящную игру, а во-вторых, кто его знает, что там откроется.