премьера кино
Первый канал начинает показ сериала "Тихий Дон" — экранизации романа Михаила Шолохова, ставшей последней работой Сергея Бондарчука. Первые серии эпопеи посмотрел СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.
С помпой возвращенный в Россию после многолетнего пленения черновой киноматериал подчистили и перемонтировали под надзором Федора Бондарчука, добавив русский дубляж (исходным языком фильма был английский). (О незадачливой истории сериала, более 13 лет считавшегося утраченным в результате банкротства итальянского продюсера Энцо Рисполи, Ъ писал подробнее 28 октября.) Чтобы отснятое Сергеем Бондарчуком до нынешнего телезрителя дошло в совсем уж нетронутом виде — это навряд ли. Придавая картинке известную лакированность, добавили цвету, там и сям вставили толику компьютерных спецэффектов; да и количество вертолетных видов Дона при разной погоде (на фоне которых обыкновенно Никита Михалков ласковым закадровым голосом зачитывает авторский текст) в итоге наверняка превышает то, что было в исходных материалах.
С экранизированным романом эта сугубая декоративность производит неожиданные вещи — вкупе, конечно, со сценарием, в котором огромный шолоховский роман подвергнут крайне аккуратному и уважительному, но в то же время жесткому конспектированию. Первая серия и как минимум половина второй впечатляют главным образом своим пафосом подробной, чуточку восторженной бытописательности. Иногда более чем предсказуемой и прямолинейной в смысле визуального ряда: вот праздничный день, и к церкви стекаются нарядные станичники и их семейства с повадками артистов ансамбля Игоря Моисеева; вот время сенокоса, и мы видим живописную группу работающих селян, тоже выглядящих при этом наподобие артистов-фольклорников на сцене; вот зима, и камера, панорамируя, показывает бескрайние снега под унылым серым небом и посреди них одинокую мельницу над хутором.
Общих мест такого рода все же не слишком много, однако повседневный быт "земли войска Донского" дореволюционных времен вырисован с такой заботливостью и тщательностью, что невольно начинаешь подозревать за режиссером отношение к самому "Тихому Дону" как к не более чем предлогу для этих эпически-медлительных картин быта. В подозрениях этих, однако, укрепиться не выходит: на обстоятельность декораций и бутафории отвлекаться можно только урывками, в те минуты, когда в волнующей череде объяснений, адюльтеров, бурных сцен и невидимых миру слез возникают паузы — а это случается нечасто. В сущности, вся многодельная "картина быта" поначалу и смотрится как изумляющий своей избыточностью гарнир к находящимся в центре повествования любовным интригам, которые, несмотря на свой нехитрый в общем-то характер, в сериале преподносятся торжественно и сугубо пылко.
Позже, конечно, "мысль семейная" (если позволить себе отсылку к другой знаменитой эпопее, экранизированной Сергеем Бондарчуком) уступает место "мысли народной" — с полагающейся грандиозностью массовых сцен, но приходится отметить, что переход этот в сериале выглядит вовсе радикально: только что, можно сказать, зрителю предлагалось в основном сопереживать сложным взаимоотношениям Григория Мелехова с женой и любовницей как чему-то поистине вселенски судьбоносному, но вот амурно-семейные подробности потихоньку уходят на второй план, как-то блекнут, и в качестве судьбоносных показываются события уже совсем другого масштаба. Но политики и идеологии в бондарчуковском "Тихом Доне", как ни странно, все-таки негусто: за всякой кровавой баней отчетливо читается режиссерское намерение глядеть на нее с отвлеченно-нравственной позиции, и ни с какой другой.
Если говорить о том, благодаря чему оно читается, то начать с актеров все-таки не получится. По первости все результаты режиссерского кастинга выглядят красиво обоснованными, но далеко не всем актерам удается долго держать зрителя в уверенности насчет их, актеров, адекватности собственным ролям. И это чаще всего не первостепенные персонажи (причем отрицательные) — вроде Евгения Листницкого, который благодаря играющему его Андрею Руденскому демонстрирует в фильме не только породистое лицо да чинное пенсне, но и весьма колоритное негодяйство. Или вроде Дарьи (Наталья Андрейченко), на глазах зрителя развивающейся из разбитной резвушки в отмороженную моральную уродку. Герои вроде Пантелея Мелехова (Ф. Мюррей Абрахам) и Василисы Ильиничны (Ирина Скобцева), как правило, добротны, но не более того — что не очень удивительно при в общем-то фоновом положении, которое им отведено в фильме. Однако и двум главным женским образам многого не хватает. Играющая Аксинью Дельфин Форест изображает скорее капризницу с неприятным характером, чем глубоко чувствующую шолоховскую героиню. Наталья, жена главного героя, кроткая и трогательная, как три великомученицы разом, у Алены Бондарчук получилась персонажем более симпатичным, но куда более бледным.
В случае Руперта Эверетта, играющего Григория Мелехова, не вполне казацкий типаж будущей гей-иконы еще можно списать на прописанную в романе сложную генеалогию, а вот с манерой держаться сложнее. Актер, конечно, старательно заламывает картуз, засовывает папиросу за ухо, вытирает рот рукавом и лицо старается делать попроще, но в глазах у него всякий раз мелькает растерянность. Это двойственное впечатление только усиливается свежесделанным дубляжом, который мало кому из сыгранных иностранцами героев прибавляет органичности. Как результат — хотели этого или не хотели, но сохранить ощущение фильма, который вроде бы должен быть совсем наш, но на самом деле не наш, и при переработке удалось со всей возможной отчетливостью.