фестиваль танец
На сцене театра "Содружество актеров Таганки" в рамках фестиваля "Территория" екатеринбургская труппа "Провинциальные танцы" представила московскую премьеру спектакля хореографа Татьяны Багановой "После вовлеченности". Испытать состояние вовлеченности не довелось ТАТЬЯНЕ Ъ-КУЗНЕЦОВОЙ.
Спектакль на музыку француза Эрве Леблана с нерусским названием "После вовлеченности" (хотя английское "Post Engagement" лучше бы перевести попроще: "после помолвки") делался по заказу французского фестиваля Vostok. Во Франции только что и состоялась его премьера. Ничего "восточного" в спектакле нет: хореограф Татьяна Баганова плавно дрейфует в океан "международности" — неудивительно, если учесть, что львиная доля ее последних постановок сделана для международных фестивалей и с участием иностранных артистов.
В "После вовлеченности" присутствуют все фирменные багановские мотивы и приемы, но в каком-то изолированном виде — очищенном до выхолощенности, отчего их привычные достоинства как-то незаметно превращаются в свою противоположность. Традиционная загадочность оборачивается претенциозностью, принципиальная схожесть персонажей — их безликостью, кукольная заторможенность пластики — кокетливым жеманством. Программные повторы танцевальных комбинаций выглядят как просчеты композиции, а многозначительные аксессуары, обычно играющие важную роль в спектаклях Багановой, остаются "невыстрелившими ружьями".
Вот прозрачная пелена, за которой разворачивается действие,— в прологе на нее спроецирована черно-белая размытая картинка, которую при желании можно принять за импрессионистскую зарисовку какого-нибудь Парижа 100-летней давности. Обыграна эта тема не будет — ни эстетически, ни исторически, ни жанрово; завеса так и не откроется, но и мхатовской "четвертой стеной" не станет — спектакль выстроен фронтально, с учетом зрителя-потребителя. Персонажи появляются из шкафов, выстроившихся вдоль кулис, но никаких "скелетов" в них не упрятано: они так и останутся простыми входами-выходами, причем крайне неудобными — толчея вокруг них отвлекает от сценического действия.
Раздвинутых ног, опрокидываний вверх тормашками, кувырков-ползаний по полу, усаживаний женщин на чресла партнеров в этой багановской постановке даже больше, чем всегда. Эротичности в этом мало — Татьяна Баганова не любит смаковать сексуальные сцены, предпочитая метафорические ходы. Но корм для воображения, который хореограф обычно подкидывает своему зрителю, на сей раз весьма скуден. Намертво зашифрованы хасидские бороды, привязанные к подбородкам мужчин, и их пальто, похожие на лапсердаки,— больше ничего "еврейского" в спектакле не просматривается. Заманивает тайной явление женщин в пышных тафтовых платьях со складными парусиновыми стульчиками вместо шляп. Но эти головные уборы в конце концов применят по прямому назначению — на них просто сядут, и вы почувствуете себя обманутыми. Пара персонажей принимается светить ручными фонариками, но в деталях, выхваченных возле шкафов случайными лучами, не разобрать логики и связи. Длинные волосы — постоянный багановский символ девичьей свободы и слепоты — красиво занавешивают женщинам лица, но дополнить этот визуальный образ пластикой хореограф не стремится: мужчины просто поднимают эту естественную паранджу с лиц безвольно бродящих дам. Невнятность режиссерскую дополняет исполнительская "грязь": разноголосая нечеткость движений, неодинаковая амплитуда.
Про что этот депрессивный монотонный спектакль — сказать трудно, как нередко бывает у хореографа Багановой. Очевидно, про мужчин и женщин, про их отношения — не частные, поскольку автор не дарит своим персонажам индивидуальные характеристики, но, так сказать, типичные. Мужчины анемичны, безответственны и все норовят куда-нибудь смыться, женщины печальны, безответны и готовы хранить верность. О моменте "вовлеченности", за которым следует "после", можно только гадать. Возможно, это происходит в самом сильном эпизоде спектакля — умерщвлении нерожденных детей: лопаются надувные шары, спрятанные под платьями четырех "беременных" героинь, безвольные женские тела мужчины опрокидывают над своими головами этакой заторможенной дельфиньей дугой (находка действительно выразительная, так нравится самой Татьяне Багановой, что она повторяет ее 12 раз, что все-таки кажется некоторым перебором). Однако и после этого трагического случая ничего не происходит — не меняется ни поведение героев, ни их пластика, ни анабиозный ритм спектакля.
Он особенно разочаровывал в сравнении с показанной в тот же вечер знаменитой багановской "Свадебкой". Идущая, кстати, те же 30 минут, она вовлекала в свою орбиту с первого же движения, а все ее метафоры считывались на раз — синхронно с действием. Самой выразительной оказалась партия Невесты в исполнении — редкий случай — самой Татьяны Багановой. Багановская Невеста выглядела удивительно живой девушкой, и почти бытовая конкретность трактовки ничуть не дискредитировала "Свадебку", танцевальный ритуал не потерял ни в образности, ни в символичности.
Досадно и непонятно, как отличный, очень искренний и опытный хореограф ухитрилась превратить собственные открытия в штампы и от раза к разу делать свои находки все менее и менее действенными. Возможно, многие тайны "Post Engagement" остались сокрытыми от публики, принявшей балет непривычно холодно. Но такой живой и страстной "Свадебке" явно должна была предшествовать совсем другая помолвка.